Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность - Гила Лоран

Ашкеназский эсхатологический сценарий, сопровождающий спасение евреев непременным уничтожением притеснявших их народов, Исраэль Юваль называет «мстительным избавлением» в отличие от более мягкого варианта, принятого среди сефардских евреев, – «прозелитирующего избавления», о котором уже шла речь выше: народы мира должны принять иудаизм и спастись вместе с евреями. Та же надежда на «мстительное избавление» звучала и в более ранних ашкеназских источниках, например, в еврейских хрониках, описывающих погромы, учиненные крестоносцами в рейнских городах летом 1096 года: «И так драгоценные дети Сиона, жители Майнца, – пишет Шломо бар Шимшон, – принесли детей своих в жертву так же, как Авраам поступил с Исааком . Отказываясь отвергнуть веру свою и заменить грозного Царя на омерзительного отпрыска нечистой и развратной женщины, они обнажили шеи свои для меча и отдали свои чистые души Отцу Небесному. В один день тысяча и сто святых душ были убиты и зарезаны, дети и младенцы, еще не грешившие и не преступившие, души невинных бедных людей. Сдержишься ли Ты после этого, о Господь, ибо это за Тебя бесчисленные души приняли смерть! Отомсти за пролитую кровь рабов твоих, в наше время и на наших глазах! Аминь. И поскорее!» Призыву к мести предшествуют рассказы о мученичестве германских евреев, в том числе о случаях самоубийства и убийства ими собственных детей, с тем чтобы те не были насильственно крещены врагами: «Женщины с мужеством опоясывались оружием и убивали своих собственных сыновей и дочерей, а затем и самих себя. И многие мужчины собрались с силами и закололи жен, и детей, и младенцев. Самая нежная и мягкая из женщин зарезала свое любимое дитя».

О погромах в германских городах и еврейском мученичестве – «активном» и «пассивном» – еще пойдет речь ниже, здесь нас интересует возможная роль активного мученичества в возникновении страшных подозрений в адрес евреев. Юваль предположил, что убийство детей – инфантицид, происходивший на глазах у крестоносцев и горожан, и послужил главным стимулом к формированию ритуального навета: если евреи с такой готовностью убивают собственных детей, да еще и видят в этом религиозный подвиг, жертвоприношение своему Богу, то естественно ожидать от них насилия по отношению к христианским младенцам – и тоже с ритуальными целями. Эта гипотеза, высказанная еще в статье 1993 года, вызвала резкий протест еврейской публики: ведь получалось, что вина за кровавый навет – пусть косвенно – возлагалась на самих евреев, на их аффективное религиозное поведение и неверно понятое благочестие, на устроенный ими инфантицид, пробудивший в умах христиан, охваченных пламенем священной войны, страх инфантицида иного рода. После выхода статьи напечатавший ее журнал «Цион» выпустил сдвоенный номер со статьями-откликами на идеи Юваля. На его книгу, разумеется, тоже последовал целый ряд рецензий от исследователей иудео-христианских отношений. Они высоко оценили книгу, называя ее обязательной к прочтению, но при этом раскритиковали с традиционалистских позиций как раз новаторские ее черты.

Дэвид Ниренберг в «Американском историческом обозрении» отверг, так сказать, уравнивание взаимных агрессий евреев и христиан, напоминая, что в реальности одни были жертвами, другие – притеснителями: «даже те, кто согласится […] с тем, что христианские фантазии тесно связаны с еврейскими и наоборот, могут захотеть спросить, каковы возможные различия между фантазиями сильных и фантазиями слабых». Джонатан Элукин в «Католическом историческом обозрении» полагал удручающим главное новшество книги, а именно то, «что Юваль уходит от темы полемического взаимодействия в обсуждение природы мести и избавления на еврейском литургическом материале», то есть сходит с протоптанной тропы изучения иудео-христианской полемики – преимущественно христианской антииудейской полемики – и находит антихристианский контент в иудейских текстах. Шмуэль Шепкару в «Журнале религии» осудил тезис о высокой взаимопроницаемости средневекового иудаизма и христианства: «Общность символов и верований допускает целый спектр возможностей – в каком направлении осуществлялось влияние, возможностей труднодоказуемых. Юваль полагает, что везде, где есть сходство между двумя религиями, […] имело место влияние христианской среды на евреев […] если нельзя доказать, что еврейские источники древнее. На протяжении книги Юваль осторожно представляет некоторые свои аргументы как предположения и гипотезы, перекладывая бремя доказательств на тех, кто думает иначе». Рецензенты сравнивали книгу Юваля с вышедшей в то же время другой книгой о средневековых иудео-христианских отношениях – монографией Кеннета Стоу «Еврейские псы», где евреи выступают лишь объектами христианских мифологем, а не субъектами собственной враждебности; сравнивали, конечно, в пользу последней.

Очевидно, многие еврейские ученые – и, вероятно, представители широкой читательской аудитории тоже – испытали некоторое неудобство от тезисов Юваля и вводимых им в оборот ашкеназских литургических источников – неудобство сродни тому, которое викторианские евреи испытывали в связи с «дикостями» Пурима. Но следующий автор, рискнувший взяться за тему кровавого навета в антивиктимном ключе, шокировал всех гораздо больше.

В 2007 году Ариэль Тоафф, профессор средневековой и ренессансной истории израильского университета Бар-Илан, автор вполне конвенциональных книг типа микроисторического исследования «Евреи в средневековом Ассизи» или культурологического – «Еврейская кухня в Италии», издал книгу «Кровавые Пасхи: европейские евреи и ритуальное убийство». Немаловажно, что книга вышла не на иврите и не на английском, а на итальянском языке и в итальянском издательстве. Игнорируя своих предшественников, прежде всего Юваля и Горовица, Тоафф заявил, что «до сих пор ученые сосредоточивались почти исключительно на преследованиях и преследователях: на идеологии и мотивах этих преследователей, их ненависти, их политическом или религиозном цинизме, их ксенофобии и расизме и презрении к меньшинствам. Почти никакого внимания не уделялось отношению самих преследуемых евреев и паттерну их идеологического поведения, даже когда они признавались в чем-то». Любая возможная крамола в поведении евреев, по словам Тоаффа, всегда отметалась как фикция, как «изобретение больных умов антисемитов и фанатичных догматичных христиан».

Приступая к обсуждению ритуальных наветов, Тоафф – несколько демагогически – призвал избавиться от бинарности: осуждение vs оправдание. Это не единственные, пишет он, опции для исследователей. Точнее, вообще не опции, ибо «слепое оправдание столь же бесполезно, сколь и слепое осуждение». Вместо этого он призвал «серьезно изучить» теологические и исторические «мотивы обвиняемых».

Сам Тоафф построил свою книгу на изучении, прежде всего, обширных материалов Трентского дела, на основе которых сделал следующий вывод о «мотивах обвиняемых». Радикально настроенные ашкеназские евреи на седере анафематствовали христиан и полагали, что их анафема обретает особую магическую силу от добавления в пасхальное вино высушенной христианской крови. Так было в Тренте, так, возможно, бывало и в другие годы в других городах. В первом издании своей книги Тоафф предположил, что в редчайших случаях экстремистски настроенные ашкеназы могли добывать эту кровь и криминальным путем, но в основном – и на этом он остановился во втором издании – ее получали путем не криминальным, хотя и нелегальным – покупали у добровольных доноров.