Победный ветер, ясный день - Виктория Платова

Совместными усилиями. Оба они вели себя недостойно скаутов.Впрочем, Пашка подозревал, что с сегодняшнего дня ни в каких скаутах нужды уВиташи не будет. И что с сегодняшнего дня Виташа стал сам себе Би-Пи. И увековечилсвое имя на скрижалях истории Мартышкина — как человек, обнаруживший труп натерритории лодочного кооператива «Селена». А если и не навечно, то, во всякомслучае, до осени, до школы, когда к Виташе будут подходить взрослые пацаны и,ткнув его в грудь, спрашивать:

«Это ты нашел мертвеца, баклан?» Остается слабая надежда,что за остаток лета случится еще что-нибудь выдающееся, что-то такое, чтоперекроет легендарную Виташину находку. Атомная война, например. Илиземлетрясение, перекочевавшее прямиком из китайской провинции Хэйлунцзян. Но ватомную войну и землетрясение в окрестностях Мартышкина Пашка верил слабо.

И нисколько об этом не сожалел.

Близость с Нео — вот о чем он сожалел по-настоящему.

На какой-то (очень короткий) момент, под заиндевевшимпарусом «Такарабунэ», Пашка стал главным человеком в жизни Нео. Или в смертиНео, что, в общем, одно и то же. Никогда и ни для кого Павел Кирста-Косырев небыл главным человеком в жизни. Кроме бабки, разумеется, но кому нужнаморщинистая и немощная бабкина любовь, разъедаемая к тому же ржавчинойскандалов по самым ничтожным поводам?

Пашкина бабка была скандалисткой по определению, склокиразводила со знанием дела. И затихала только в те редкие минуты, когдавспоминала свою непутевую дочь, умотавшую за любовником через полгода послерождения Пашки. Больше Пашкина мать в Мартышкино не объявлялась, писем неписала и телеграмм не слала. Бабка и в розыск подавала: сначала вовсероссийский, потом — в узбекский и туркменский, поскольку любовник непутевойбабкиной дочери был родом то ли из Туркмении, то ли из Узбекистана. Но концовнайти так и не удалось, и малолетний Пашка быстро перекочевал в разряд сироток(когда у бабки бывало хорошее настроение). А также в разрядбайстрюков-басурманов (когда настроение портилось). Байстрюком-басурманом Пашкабывал чаще, потому что не очень-то ладил с бабкой.

А вот с Нео они поладили бы обязательно.

Пашка думал об этом весь остаток дня, и волнующая процедураснятия показаний и отпечатков прошла для него незамеченной. Незамеченным прошели тот момент, когда Нео переложили в черный пластиковый мешок. Никакого знакаНео Пашке не подал, хотя тот и вертелся поблизости. Пару раз его шугализамотанные местом происшествия менты, но и это не отрезвило Пашку. В делопришлось вмешаться Главному Менту — огромному, как идейный негр Морфиус, истрашному, как соседский козел Митрофан. И даже страшнее, поскольку уши и нос умента были сломаны, а губы наляпаны на лицо кое-как. А подбородком можно былозаколачивать сваи.

Морфиус-Митрофан, наткнувшись на Пашку, легонько сдавилпальцами Пашкин затылок. Легонько — с его морфиус-митрофановской точки зрения.У самого же Пашки шейные позвонки отделились один от другого с громким пискомноворожденных котят.

— Как зовут?! — рыкнул Главный Мент.

— Меня?

— Ну, не меня же!

— Павел.

— Ты почему еще не в тюрьме?

Пашка едва не потерял сознание от страха, несчастные шейныепозвонки его бросились врассыпную, и голова держалась теперь только на пальцахГлавного Мента.

Стоит Главному Менту разжать их, и она скатится с плеч прямов объятья пластикового мешка с Нео. Но Главный Мент пальцы не разожмет, с какойстати ему отпускать вора и преступника?! Его посадят в тюрьму, как вора ипреступника, дадут за краденый шарф на полную катушку, и бабка будет говоритьвсем знакомым, что «байстрюк-басурман допрыгался». А в тюрьме…

Представив, что будет с ним в тюрьме, Пашка начал рыдать.

— Ты чего это? — Мент ослабил хватку. — Шутокне понимаешь?

Хороши шуточки!.. Склизкий призрак тюрьмы отступил, норыдания от этого только усилились. Теперь в них вплелась сладкая нотабезнаказанности.

— К мешку не подходить, — извинительно понизилголос Главный Мент, выпуская шейные позвонки на свободу. — Тоже, нашелразвлечение!..

Оставив в покое Пашку, он переключился на большеголового.Большеголовый и Главный Мент оказались старинными приятелями и называли другдруга «Гурий» и «Антоха». Как оказалось, Главный Мент прибыл за Нео из самогоПитера, а большеголовый Гурий все время кивал на населенный пункт Пеники, вкотором вроде бы проживал. Пашка про Пеники слыхал, но никогда до них недобирался: ему вполне хватало окрестностей Ломоносова и Петродворца.

Теперь, спустя два дня, Пеники всплыли сами по себе.

Сначала в виде неоформившейся идеи покаяния, ведь ошарфе-рыбине Пашка не забывал ни на минуту. Не зря, ох, не зря Главный Ментзаговорил о тюрьме! Да еще ночные кошмары с Нео! Быть может, Нео хочет, чтобыПашка вернул шарф? Быть может, именно это он и хотел сказать Пашке? И еслиПашка вернет злополучный кусок ткани, то Нео отступит, и дырка на лбу Неоотступит. И Пашка останется цел и невредим, назло бабке с ее любимымвсепогодным лозунгом «И когда только тебя черти заберут!».

Вопрос был только в том, кому возвращать. И вопрос этотгрозил оказаться неразрешимым.

Кандидатуру Главного Мента Пашка отмел сразу же: одно лишьвоспоминание о его железных пальцах на затылке вызывало дрожь. И желание навекипоселиться в их с бабкой дощатом покосившемся туалете (с ведром вместоцивилизованного унитаза). Нет, пощады от Морфиуса-Митрофана ждать неприходится, Морфиус-Митрофан спит и видит, как бы засадить его, Пашку, втюрьму. И оснований у него для этого больше чем достаточно. С этими основаниямиГлавный Мент мог нарисоваться у Пашкиного дома в любой момент. И на веревочкепритащить за собой «раковую шейку», как называл ментовской транспорт дядя ВасяПеченкин. А никого другого из людей, суетящихся вокруг мертвого Нео, Пашка незапомнил. Никого, кроме… Кроме большеголового Гурия!

В разбуженном Нео и яхтой «Такарабунэ» воображении Пашкиголова Гурия выросла до размеров средней руки крепости. в которой можноспрятаться и переждать напасти. Или в крайнем случае оставить трофейный шарф укрепостных ворот. У Гурия были круглые ласковые глаза совы, а сова, как всемизвестно, птица мудрая и не станет хватать мышь-полевку Павла Кирста-Косыревапрежде, чем не выслушает ее. К тому же Гурий был добр к Пашке, с ходу назвалотличным парнем отличной страны. А это что-нибудь да значит.

Для принятия окончательного решения Пашка отправился начердак, где на вечном приколе стоял старый, видавший виды сундучище. Сундучищеисполнял роль потерянного ковчега и чаши Святого Грааля по совместительству ихранил в себе все главные Пашкины богатства: книжку «О разведке для мальчиков»,тетрадь по русскому с автографом Актрисы и фотокарточку матери Пашки.Фотокарточка была маленькой, неясной, сделанной для какого-то документа и ктому же всегда лежала в конверте. Пашка открывал конверт строго три раза в год:на собственный день рождения, на день рождения матери и на новогодниепраздники. Вот и сейчас он не решился достать фотокарточку из конверта, онпросто положил его перед собой.