Одинокий пишущий человек - Дина Рубина

– Знаете, я плохо представляю топонимику «астральных пространств», как и бытование всех этих астральных обитателей. Литературные герои создаются писателями, но, конечно, возникают в воображении автора по-разному.

Иногда герой действительно «приходит».

Ты видишь его вдруг – очень ясно, сразу понимая, что это за характер. Так было с героем романа «Белая голубка Кордовы».

Я хорошо помню тот вечер: разговор за ужином в канун какого-то праздника. Дети разбежались по своим компаниям, мы с Борисом остались дома одни. Сидели над жареной курочкой, тянули винцо «за здоровье всех» и обсуждали мои минувшие труды: только что вышел в свет роман «Почерк Леонардо», и там мне досталось – надо было изучать пёструю и бродячую жизнь цирка, в котором я бывала раза три, в детстве, оптику, фокусы с зеркалами, каскадерскую подноготную трюков и их технологий, топонимику и быт Киева, Монреаля, Франкфурта, маленьких винных городков на Рейне… Не говоря уж о том, что как-то надо было поладить с особенностями героини видеть мысли и события – что вообще очень трудно осуществить в ткани романа, даже если безоглядно погрузиться в эту тему. И вот уже две недели книга стояла на полке в ряду приветливых корешков с моим именем, а я чувствовала себя совершенно измождённой и душевно, и умственно, и физически.

После третьей рюмки Борис сказал: «То ли дело – наше простодушное ремесло маляров. Взяла бы да написала книгу о художнике. Отдохнула бы на знакомом материале. Тебе это недорого станет – ты ж всё наизусть знаешь, с закрытыми глазами. В крайнем случае, у тебя под боком два эксперта».

«Да ну, – отозвалась я. – Скучно…»

«Это тебе скучно! Ты объелась своими художниками по самое не могу. А людям интересно. Помнишь, вчера Танька рассказывала про аукционы, сколько там фальшаков из России?»

«Роман о фальсификаторе? О мошеннике?»

«Обаятельном мошеннике! – поправил меня Борис. – Идейном. О виртуозе художественной интриги. О мастере, создающем шедевры».

«…осссподи… очередной авантюрный талант!»

«Конечно, талант. Бездарный поддельщик – кому он интересен? Именно – талантище, близнец вереницы гениев».

Я тяжко вздохнула: в тот момент я, можно сказать, валялась у подножия горной гряды, как поверженный демон. Я только-только скатилась с высокой скалы, подсчитывая ушибы и синяки, надеясь подлатать драные крылья. У меня ни сил не было, ни нужного снаряжения, ни творческого запала – тащиться к новому восхождению на ледник. У меня даже сил пошевелиться не было. Разве что сидеть, винцо тянуть, отщипывать кусочки от курицы.

Роман, понимаете ли, – сооружение грандиозное и многотрудное. Это египетская пирамида: вот она перед тобой, знаменитая усыпальница Хеопса, ты видишь её собственными глазами и всё равно шепчешь: «Этого не может быть!» Вот он, твой новый роман, стоит на полке. Ты помнишь каждый день работы, каждый этап строительства и всё равно беззвучно шепчешь себе под нос: «Этого не может быть!» – на самом деле не понимая – как это он… случился?! Ибо каждый роман – отдельная бурная жизнь, причём не только героя, но и автора; на время работы писатель тоже становится героем романа, вернее, всеми героями сразу и по очереди. Если бы вам удалось подслушать и подглядеть, как на разные голоса, непроизвольно гримасничая, автор проговаривает только что написанный разговор между тремя персонажами, многое уже не надо было бы объяснять. «Когда вспоминаешь, что все мы сумасшедшие, – говорил Марк Твен, – …всё становится понятным». Так что из-под своей пирамиды автор выползает, сильно отличаясь от себя прежнего, того, что писал предыдущий роман два, три или пять полных годков.

Я сейчас говорю о буквальном мышечном, психическом и эмоциональном изнеможении после каторги. Это устал не один человек. Это разом устала уже упомянутая выше рабочая бригада.

А всё дело – в равновесии отпущенного творцу материала. Помните: «Сёдни кирпича не завезли. Крано́в завезли до хрена, унитазов аж семьсят пять, хоть усрись, а вот кирпича нету».

В сочинительском ремесле надо обладать несколькими умениями, я бы даже сказала: специализациями. И тут уж – как повезёт. Ведь писательское дарование – это букет неких качеств, подчас неравноценных. Бывает, откроешь книгу писателя N., – ах, какой великолепный стилист, какое владение ритмами прозы, какой певческий разлив! У него и облака, и блики, и серебро реки сверкает… И на десятой странице сверкает, и на тридцать пятой сверкает…

На пятидесятой странице утомляешься: а когда же, между нами говоря, что-то начнёт случаться в жизни некоего молодого человека, который назначен нашим героем? И когда же хоть кто-то заговорит на этих страницах обычным человеческим языком? Ау! Есть тут кто-нибудь?! На пятидесятой странице идёшь пить кофе – заметьте, без книги, просто чтобы от неё отдохнуть.

Бывает и по-другому: великолепные диалоги, каждая физиономия наособицу, у каждого персонажа свой акцент, каждый безошибочно узнаваем. Блеск, живость, юмор… На всё той же пятидесятой странице понимаешь, что персонажи разговаривают уже недели две, и всё так же ничего не происходит, кроме мельтешения акцентов, забавных словечек и анекдотов, которые, опять же, говоря строго между нами, ты уже где-то слышал.

А бывает так: с первого абзаца – да нет, с первой фразы! – автор хватает вас за грудки и впихивает прямо в гущу событий, оглушительных, как шоковая граната:

«Секретарь Милочка, держа в руках три картонных стаканчика кофе и полностью сосредоточившись на задаче донести их до офиса, умудрилась локтем нажать на кнопку лифта, и та зажглась. Ура! Вот кабина опустилась на восьмой этаж, двери бесшумно разъехались… перед Милочкой на полу лифта сидел, подтянув колени, синюшного цвета юноша с выпученными глазами. Опустив растерянный взгляд, она увидела чёрную рукоятку ножа, уютно засевшего в диафрагме удивлённого бедняги. Стаканчики вывалились у неё из рук, кофе залил любимую небесного цвета юбку, купленную на днях в одном из самых дорогих бутиков… Тоненько и страшно закричав, как подшибленный заяц, Милочка осталась торчать на площадке, а мертвец с комфортом поехал восвояси».

Ай да начало, шикарно, мы обеспечены изрядной дозой адреналина! И темп, и юморок, – всё на месте. Что там дальше?! Кого ещё напугал покойник в лифте, кто его пришил, кто придумал, как ловко его использовать, и что случилось с Милочкой, которую мы бросили на восьмом этаже в запачканной юбке?

Ни черта подобного: всё на той же пятидесятой странице (ох эта зловредная пятидесятая страница, её надо бы вообще упразднить во всех на свете книгах, как номер тринадцатый в английских гостиницах!) – на той же странице мы обнаруживаем, что интрига ничтожна, Милочку мы больше не увидим, если не считать обгаженной юбки, мелькнувшей в дверях химчистки, герои не имеют лиц и разговаривают одним и тем же суконным офисным языком, хотя роман заявлен как серьёзное произведение, а не как паршивый детектив.