Тень Аламута - Андрей Басирин

— Старух сюда! — приказал он. — Пусть позаботятся о новой наложнице. И пусть не жалеют розовой воды, сурьмы и шелков!

— Что я слышу? А срок очищения? — Балак жалобно сморщился:

— Ай, Зейд, и ты о том же… Не видишь, что ли, как я страдаю? Недаром ведь сказал поэт:

Вот Марьям перед тобою, блаженство с ней пребудет да нега.

Жалею об одном лишь: не наша эта Марьям.

— Это не так сложно исправить, о великий! Муж, знающий установления шариата, найдет и как обойти их.

— Я награжу тебя, Зейд. Мудрость твоя подобна шербету жарким днем. Говори же!

Лекарь нахмурился в раздумьях.

Балак с надеждой смотрел на него.

Один Аллах знает пределы страха и отчаяния, что существуют на земле. Ханжа-эмир и пройдоха-лекарь рылись в законах шариата, как модница в сундуке: это пойдет, это пригодится, а это отброшу… Жизнь Марьям не стоила ничего. Женщина в глазах людей меча представала добычей, средством для удовлетворения похоти. Шариат мешал желаниям Балака… что ж, нет препятствий, которые нельзя обойти.

— Надо позвать невольника, — объявил Зейд по недолгом размышлении. — Невольника из тех невольников, что не были освобождены. Пусть он возьмет девушку в жены, не входя к ней, а потом тут же разведется с ней. И ты сможешь познать ее немедленно, без срока очищения.

— Это ты славно придумал! — восхитился Балак. — Так и сделаем. Выдадим ее замуж за…

— …скажем, Хасана.

Балак посмотрел на лекаря восхищенным взглядом:

— Нет человека мудрее тебя, Зейд. Мне бы в жизни не пришло в голову такое. Как думаешь, послать Исе приглашение на свадьбу?

— Отчего нет? Аллах — велик он и светел! — сделал так, что у нас нет недостатка в пленных франках. Пошлем одного из них. Пусть Иса повеселится.

— Да. Пошлем дьявола в желто-зеленом плаще. Пусть Иса видит, кому доверился.

Марьям застонала. «По силе и сбудется, — билось в висках. — Станет Марьям женою Хасана…» Где-то далеко, на манбиджском кладбище хохотала ведьма. Она-то знала, что все желания рано или поздно сбываются.

Надо лишь выждать самый неподходящий для этого момент.

И запросить двойную цену.

Когда поднимается бестолковщина, лучше находиться от нее подальше. Хотя бы даже и в зиндане. Рошан привалился виском к холодному камню. В спокойствии подземелья ему чудилось равнодушное неодобрение.

Манбидж знал сотни узников.

В этой яме умирали неудачливые влюбленные, яростные мстители, искатели правды и завзятые лжецы. Все они маялись перед смертью, пятная тьму страхом и болью. Этот же узник почему-то был спокоен, перед его спокойствием трепетала тьма.

«Над твоей головой три человеческих роста пустоты, решетка и стража, — шептала она. — А выше — камень, камень, камень. Бойся меня, Фаррох! Я — дух тюрем и неволи!»

— Глупый дух, — проворчал гебр, устраиваясь поудобнее. — Нашел кого пугать. Иди лучше с Исой потолкуй. Он ведь тоже пленник.

Тьма разочарованно отступила. Рошан же принялся размышлять. По всему получалось, что сидеть в зиндане ему придется недолго. Слишком быстро развиваются события, слишком многим он нужен. Интересно, кто первый заявится: Керим или стражники Исы?

Или же ассасины?

Мысли Фарроха перескочили на рыцаря в желто-зеленом плаще.

«Прости, дружище, — подумал гебр, обращаясь к неведомому франку. — Очень не вовремя ты появился. Но что же всё-таки значили твои слова о свадьбе? Что за шутовство придумал Балак?»

Думай! Думай!

Где-то капала вода. Шуршали крысы, молясь своим помойным богам, прося у них благ сытных и приятных: гнили, плесени да разрушения. Временами Рошану казалось, что он близок к разгадке, вот-вот ухватит суть. Но аша-правда не давалась. Ускользала насмешливо, подмигивала: нет, не то, холодно.

— Рошан!

Где-то наверху зашуршали шаги. Посыпались вниз мелкие камешки. Гебр поднял голову.

— Рошан! Это я, Керим. Ради Аллаха, слышишь ли ты меня?

Свет факела резанул по глазам; узник прикрыл лицо. Стукнула решетка.

— Убери свет, Керим, — поморщился гебр. — Тут темно, прохладно. Я уж спать собирался. Что привело тебя в этот поздний час?

— Не время спать, Рошан. Иса совсем плох. Клянусь тем, кто знает причины, мы нуждаемся в тебе!

Фаррох уселся поудобнее. Вот и случилось то, о чем он думал. Дальнейшее он представлял себе довольно хорошо. Всё в мире вплетено в миждем, или, как говорят индусы, в узор кармы. За причиной идет следствие. Одни наши поступки влекут за собой другие. Главное — не терять связь с ашей-законом. Тогда предсказать поступки казначея будет несложно.

— Говори.

— Рошан, город спасать надо! Нынче такое время, что крысам лучше заодно с котами. Мы уже решили: Сабих поднимет воинов, ты станешь во главе.

— Ну?! Решили, значит. Остался пустяк. Да?

— Да, — евнух сглотнул слюну. — Ты гебр, неверный. Огню поклоняешься. — Лицо Керима пряталось во тьме, но Рошан знал, что тот настороженно огядывается по сторонам. — Прими Аллаха, Рошан! Как человека прошу!

Гебр молчал.

— Помнишь, ты рассказывал о своем боге? Ормузде? Ты говорил, будто он хотел создать нас чистыми и непорочными. И ведь я поверил. Так приятно сознавать, что мы беленькие! Что чистота в нас изначальна, лишь прячется под слоем грязи. Что я хоть и евнух, но созидателен по сути… Да, без мужских причиндалов. Ваш Иблис — Ангро-Манью отравил людей, землю и небо. Не ты ли рассказывал, что наше назначение — сражаться с ним?

Рошан вздохнул. Богословского спора ему тут не хватает. И отчего люди так любят всё переворачивать с ног на голову?

— Ты хорошо говоришь, Керим… — устало ответил он. — Но ты путаешь яичницу с божьим даром. При чем тут моя вера?

Керим сплюнул с досады:

— Ни при чем, ни при чем. Но ты — лжец! А я-то думал… — Плевок скользнул по решетке и шлепнулся в гнилую солому. — Город наполнен людьми, Рошан. Там дети, старики, женщины. Не пощадят никого! Хасан просил помощи франков — ты думаешь, Балак простит это? Аллах великий, да открой же безумцу глаза его! Тысячи жизней — вот цена твоего добра, Рошан!

Этого Фаррох не вынес:

— Да что ты знаешь о добре и зле, глупец? От того, что я приму ислам, или повешусь, или спляшу вприсядку, злая суть Балака не изменится. Он как хотел вас вырезать, так и будет хотеть. Выслушай меня, Керим. Выслушай, а потом решай сам.

— Говори.

Гебр откашлялся. Когда он последний раз пил? Утром, не позже.