Бык из машины - Генри Лайон Олди

– Благодарю вас.

– Не за что, – растерялась амазонка.

– Вы не могли бы добавить до ста?

Мирина добавила до ста двадцати. С размеренностью механизма Тезей отпахал еще три подхода по шесть повторений. Антиопа следила за ним от окна. Снижение веса со ста до восьмидесяти пяти килограммов Антиопа прописывала девочкам, у которых перестали расти веса́. Смена количества подходов и повторений, которую сейчас продемонстрировал новичок, была словно взята из рекомендаций Антиопы, но с одним исключением: девочки сидели на малых весах четыре-шесть недель, прежде чем заново штурмовать зловредную сотку, а Тезей продемонстрировал весь процесс на ходу, во время занятия.

Мужик не распускает хвост перед десятком мускулистых красоток? Или распускает? Мол, знаю я ваши приёмчики?!

Антиопа взяла этот вопрос на заметку.

До конца тренировки амазонки оставили Тезея в покое – чтобы подсечь рыбку, ее надо хорошенько поводить на крючке. Направляясь в душевую, Ипполита подмигнула Мирине: гуляем? Мирина хмурилась, чуяла намечающийся облом. В раздевалке Тезей насвистывал марш, без малейшего смущения остался в чем мать родила – и пошел мыться. Девчонки из шкуры выпрыгивали, выставляя себя напоказ, терлись о новичка скользкими бедрами, прижимались грудью, роняли мыло и наклонялись за ним, и зря: мерзавец кивал, одобряя могучие прелести, но лапать не лез и с похотью не пялился. Все мужики, каким выпал черный жребий оказаться в душевой амазонок, вдоволь намучились, борясь с возбуждением – кто прикрывал руками мужскую гордость, кто выставлял ее напоказ. Когда же природа одерживала верх над самыми стойкими, ехидные комментарии девочек превращали бойких павлинов в ощипанных куриц. Тезей своим отвратительным, своим деловитым мытьем испортил амазонкам настроение. В ответ на подначки он лишь разводил руками:

«Такой уродился, девчата! Что тут поделаешь?»

Через день он пришел снова, точно по расписанию. Нарываясь на скандал, Ипполита оттолкнула новичка мощным плечом и демонстративно оккупировала тренажёр, облюбованный Тезеем. Увы, парень без возражений занял другой, по соседству. В душевой вчерашняя история повторилась, а в раздевалке новичок обнаружил свою одежду в луже воды. Он усмехнулся, словно ждал чего-то подобного, сложил мокрые шмотки в полиэтиленовый пакет, из другого пакета извлек дорогой тёмно-синий спортивный костюм «Олимпик» – преступное упущение диверсанток! – переоделся и, насвистывая уже знакомый девочкам марш, покинул зал.

В третий его приход Антиопа занялась Тезеем лично – на правах хозяйки и тренера. Тезей откликался на любые ее предложения. Добавить еще нагрузки? Пожалуйста. Рабочий вес, и сразу же, без отдыха – в полтора раза меньше? Хорошо. Забивка? Боль в мышцах? Нет, продолжаем. «Силён! – мимо воли восхитилась Антиопа. – А на вид и не скажешь.» Верхняя тяга, нижняя. Жим от плеч, от груди. Пресс, жим ногами. Бицы, дельты, грудак. Крылья. Гаки, квадры. «Хватит! – одернула она себя. – А ну как он связки порвёт?»

Калечить новичка в ее планы не входило.

– Спасибо. Достаточно.

Она выдохнула с облегчением. Тезей сам остановил игру, грозившую зайти слишком далеко. Антиопа была ему за это благодарна. Она уже собралась сказать девочкам, чтобы прекращали цирк, и опоздала.

Ипполита не пожалела жидкого мыла, чтоб уж наверняка. Войдя в душевую, Тезей поскользнулся, отчаянно взмахнул руками, ловя равновесие – и с размаху грохнулся на голую задницу. Дружный женский хохот оборвался секунду спустя: здание тряхнуло, пол превратился в палубу корабля, угодившего в шторм…

Позже выяснилось: в подвале рванул котёл – старый, давно выработавший свой ресурс. К счастью, обошлось без жертв, но на ногах удержалась одна Антиопа, чудом успев схватиться за дверной косяк. Амазонки летели кеглями, ушибаясь и вопя; под потолком отвалилась, упала на пол и разбилась вдребезги керамическая плитка; что-то натужно лопнуло, зловеще шипя, повалил пар, взвыла ошпаренная Мирина…

Пока Мирине оказывали первую помощь, Тезей перекрыл трубу, откуда хлестал кипяток. «Заканчиваем, девочки!» – с опозданием распорядилась Антиопа. Понравилось это амазонкам или нет – слово Антиопы было здесь законом не только для мужчин.

Через три дня они оказались в одной постели. И почти два месяца – пятьдесят восемь дней, шесть часов сорок две минуты – Антиопа об этом не жалела.

* * *

– А в итоге всё равно оказался козлом!

– Увы, – в голосе Синида звучало самое искреннее разочарование. – Как правило, наши ожидания не оправдываются. Всё, хорош.

– В смысле?

– Конец тренировки. Мне срочно надо в Управление.

«Что это было? – пылая гневом, думала Антиопа пять минут спустя. Злым размашистым шагом она удалялась от особняка инспектора. – Зазвал в гости, намекал… Или не намекал? Его что, блин, подменили? Сухой, резкий, на грани приличий…»

У перекрестка она подняла руку, ловя такси. Сюда, значит, привёз, сволочь, а обратно девушка добирайся как хочешь! Хоть бы душем воспользоваться предложил! Антиопу раздражал запах собственного тела: разгорячённого, потного. Еще недавно она была бы не прочь оказаться в ду́ше вместе с Синидом. Облом! Даже ополоснуться, и то не позволил. Вспоминая поведение Синида, Антиопа отметила странное напряжение в голосе и жестах, которое раньше прошло мимо нее. Казалось, инспектор торопился поскорее избавиться от гостьи. «Как правило, наши ожидания не оправдываются…» Какие ожидания? Она ведь была готова прыгнуть к нему в постель! Тупой кретин! Или он ждал чего-то другого? Она что, сама должна была предложить? Раздеться? Исполнить стриптиз?!

– Все мужики козлы!

Такси, притормозившее рядом, рвануло с места. Водитель едва успел проскочить перекресток на уже мигающий зелёный.

– И ты! – рявкнула ему вслед Антиопа. – Ты тоже!

– Вот, – сказала Эфра.

– Читай, – разрешил Питфей. – Только кратенько, чтобы самый сок.

Некоторое время Эфра молчала. Смотрела, как отец чистит баклажаны. Шкурка цвета сочной гематомы лентами сползала под ножом, обнажая мякоть: зеленоватую, чуточку подкрашенную синькой. Когда баклажанный стриптиз подходил к завершению, шкурка ложилась на газету, заблаговременно подстеленную аккуратистом-Питфеем, а голый баклажан отправлялся в глубокую миску, почти таз, к собратьям по несчастью.

Каждые три баклажана газета с отходами сворачивалась в компактный пакет – и отправлялась в мусорное ведро, стоящее возле правой Питфеевой ноги. Крышка ведра открывалась, закрывалась, и процесс чистки возобновлялся.

Отец делал это так медленно, что Эфре захотелось его ударить. Её всегда тянуло на насилие, когда отец готовил пищу. Кулинарный бзик Питфея из Трезен яснее ясного говорил о том, что Паучок нервничает. Он нервничал с олимпийским спокойствием, переживал с отрешённостью монаха, ушедшего в медитацию; движения его обретали убийственный ритм, раздражая окружающих, в первую очередь Эфру. Старик целиком уходил в монотонность стряпни, тихо улыбался, орудуя ножом или шумовкой, и это заканчивалось предсказуемым финалом: повод для переживаний исчезал, как правило, вместе с причиной повода.