Он придет - Джонатан Келлерман

Крюгер был и к этому готов.

– Хороший вопрос, доктор. Но мы не ставим перед нашими детьми целей, которые для многих действительно могут оказаться недостижимыми. Мы просто хотим, чтобы они почувствовали: единственная вещь, которая их ограничивает, – это их собственный недостаток мотивации. Что они должны научиться сами нести за себя ответственность. Что они могут, образно говоря, дотянуться до небес – кстати, почти таково и название книги, которую написал для детей преподобный Гас. «Коснись небес». Там много рисунков, игр, есть страницы с раскрасками. Она посылает им позитивный мессидж.

Все это был не более чем перепев Нормана Винсента Пила[65], изрядно сдобренный гуманистическим психологическим жаргоном. Я обернулся и еще раз посмотрел, как децепешники сражаются с едой. Никакая демонстрация им представителей привилегированного класса не могла привести их к членству в яхт-клубе, приглашению на великосветский бал дебютанток в Сан-Марино или «Мерседесу» в гараже.

У могущества позитивного мышления тоже имелись свои пределы.

Но у Крюгера имелся собственный сценарий, и он его придерживался. Я не мог не признать, что он чертовски старательно проштудировал все правильные пособия и мог назубок цитировать статистические выкладки, будто всю жизнь только этим и занимался. Это был прекрасный образец рекламной речи, разработанной специально для того, чтобы рука сама потянулась к бумажнику.

– Принести вам что-нибудь еще? – спросил Крюгер, прикончив вторую плюшку. Я едва притронулся к первой.

– Нет, спасибо.

– Тогда давайте возвращаться. Уже почти четыре.

Мы быстро обошли оставшуюся часть территории. Здесь был курятник, в котором две дюжины кур сидели за решеткой, словно голуби в ящике Скиннера[66], привязанная к длинной веревке коза, поедающая пищевые отходы, хомячки, бесконечно гоняющие внутри пластиковых колес, и бассет, лениво гавкавший на темнеющее небо. Меня поставили в известность, что в годы Второй мировой в школе размещалась казарма, а в спортзале – склад. Оба здания были не без вкуса и творческого подхода переделаны в рамках скромного бюджета – кем-то, кто хорошо владел искусством косметического камуфляжа. Я сделал комплимент дизайнеру.

– Это работа преподобного Гаса. Его рукой отмечен каждый квадратный дюйм в этом месте. Выдающийся человек.

Когда мы направились к офису Маккафри, я опять заметил скопление шлакоблочных коробок у края леса. Вблизи уже было хорошо видно, что это четыре строения с бетонными крышами, без окон, наполовину утопленные в землю, как бункеры, с похожими на тоннели наклонными рампами, спускающимися вниз к железным дверям. Крюгер явно не намеревался объяснять, что это такое, так что пришлось спросить.

Оглянувшись через плечо, он небрежно бросил:

– Склады. Давайте поспешим. Пора обратно.

Описав полный круг, мы вернулись к расписанному веселыми облачками административному зданию. Крюгер проводил меня внутрь со словами, что надеется опять увидеть меня здесь и что поднесет бланки для психологического тестирования, пока я беседую с преподобным, после чего вручил меня заботам бабульки-администраторши, которая оторвалась от клавиш «Оливетти» и ласково предложила немного обождать появления Великого Человека.

Я взял экземпляр «Форчун» и изо всех сил постарался вызвать в себе интерес к будущему микропроцессоров в инструментальной промышленности, но слова расплывались, превращаясь в студенистые серые капельки. Разглагольствования о будущем всегда производят на меня подобный эффект.

Когда открылась дверь, я едва успел сесть нормально, а не нога на ногу. К пунктуальности тут и впрямь относились со всей серьезностью. Я начал чувствовать себя некой заготовкой – какого рода, не важно, – которую долго влекли по конвейеру, хлопая по ней прессом, чего-то подпиливая, покручивая и подтягивая, пока наконец не выбросили на стол контролера ОТК.

– Преподобный Гас сейчас вас примет, – торжественно объявила бабулька.

Похоже, что настал момент окончательной полировки, решил я.

Если бы все происходило на улице, он загораживал бы солнце.

Преподобный Гас оказался шести с половиной футов ростом и весил значительно больше трехсот фунтов[67] – грушевидная гора бледной плоти в бежевом костюме, белой рубашке и черном шелковом галстуке шириной с гостиничное полотенце. Его коричневые туфли были размером с небольшие яхты, а руки свисали по бокам, как балластные мешки с песком с аэростата. Он полностью заполнил собой дверной проем. Очки в черной роговой оправе высоко сидели на мясистом носу, который рассекал напополам грузное, как тапиоковый пудинг, лицо. Жировики, родинки и расширенные поры густо усыпали обвисшие щеки. В плоскости носа проглядывало что-то неуловимо африканское – равно как в полных губах, темных и влажных, словно сырая печенка, и густо перепутанных, будто войлок, вьющихся волосах цвета ржавых водопроводных труб. Глаза у него были бледные, почти лишенные цвета. Мне уже доводилось видеть такие глаза раньше. У кефали, уложенной в ящик со льдом.

– Доктор Делавэр, я Огастес Маккафри.

Его рука полностью поглотила мою, потом отпустила. Голос у него оказался на удивление мягким. При его габаритах я ожидал услышать что-нибудь вроде буксирного гудка. То же, что я услышал, звучало на удивление лирично, чуть ли не напевно, с едва заметными баритональными нотками и ленивой южной растяжечкой – Луизиана, предположил я.

– Так что, зайдете?

Я последовал за ним за дверь – словно индус, ведущий слона. Кабинет был большой и светлый, но элегантности в нем оказалось не больше, чем в приемной. Стены отделаны все тем же фальшивым дубом и ничем не украшены, если не считать деревянного распятия над письменным столом – угловатой конструкцией из стали и пластмассы, которая наверняка попала сюда в числе списанного имущества какого-то небогатого госучреждения. Потолок низкий – белые перфорированные квадраты, подвешенные на алюминиевый каркас. За письменным столом виднелась еще одна дверь.

Я сел на один из трех стульев, обитых кожзаменителем. Маккафри утвердился на крутящемся кресле, которое протестующее скрипнуло, сцепил пальцы и наклонился ко мне над столом, который теперь и вовсе казался партой для первоклашек.

– Надеюсь, Тим дал вам исчерпывающее представление и ответил на все ваши вопросы.