Черри - Мишель Франсис

– О, мамочка, мне ужасно нравится. Смотри, какая прелестная плиточка, я могу научиться готовить!

Черри поморщилась. Ее бесило, когда взрослые люди называли родителей «мамочка» и «папочка». А прелестная плиточка была наишикарнейшим предметом, который только могли предложить магазины элитных кухонь. Мамочка благоволительно улыбнулась. Ее это явно позабавило, и Черри пришла к выводу, что ее дочь была одна из тех девиц, которые с гордостью признаются в том, что сожгли яичницу, и любые попытки научиться готовить рано или поздно сведутся к тому, какой очаровательной растяпой она будет выглядеть у плиты, а не к реальным попыткам.

– Можно мне такую, ну пожалуйста?

– Если ты обещаешь позвать нас с папочкой на ужин.

Девица взвизгнула от восторга.

Черри было тошно. Она внаглую посмотрела на часы. Какое счастье, что через десять минут можно будет уйти домой.

– Мы можем посмотреть ее прямо сейчас?

Слова матери застали Черри врасплох.

– Боюсь, это невозможно.

Ложь прозвучала неубедительно, и мать нахмурилась.

– Почему?

«Потому что я хочу домой, и от перспективы провести хоть одну минуту своего личного времени, водя вас с вашей мажористой дочкой по дому, о котором мне остается только мечтать, мне хочется опрокинуть этот стол», – хотелось ей сказать. Но она ограничилась этим:

– Мы обязаны уведомлять хозяев за сутки.

– Вы же сказали, что там никто не живет.

Черри повернулась к девице. Все-таки она слушала.

– И тем не менее, нам необходимо сначала поставить их в известность.

Недовольство на лице девицы придало Черри силы и подняло ей настроение. Ей хотелось подорвать в ней это врожденное самодовольное чувство вседозволенности и отнять у нее что-нибудь – пусть знает, каково это, не получать, чего хочешь.

– Нельзя ли позвонить им прямо сейчас?

Черри напряглась. Ей не нравилось, как они с ней разговаривали. «Тебе нужна эта работа», – быстро напомнила она себе, растягивая губы в улыбке. Она не заметила, как из кабинета вышел Нил, за которым поспевала Эмили, и направился к ней.

Сначала со своей обычной вкрадчивой галантностью он обратился к клиентам:

– Прошу меня извинить, но Эмили поможет вам решить вопрос с просмотром. Черри, не могла бы ты помочь мне кое с чем в кабинете?

Она непонимающе уставилась на Нила, но он вытянул руку, указывая в сторону кабинета, и Черри ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. Златовласка посмотрела на Черри с издевкой, когда Эмили заняла нагретое ей место. Черри почувствовала, как за ее столом воцарилась атмосфера подобострастного исполнения чужих желаний.

– Садись, – сказал Нил в кабинете.

– Что все это значит? – спросила Черри, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство, но все же села.

– Я буду краток, – сказал он, – потому что, думаю, так будет лучше для всех.

Душа у Черри ушла в пятки. Какие неприятности ее ожидали?

– Твои последние комментарии о наших клиентах. Это недопустимо.

– Эта девица просто нахалка, – защищалась Черри – И капризная. И грубит мне. Но я ничего ей не говорила.

– Не она. Не конкретные клиенты. Все они, – он наклонился к ней через стол, на котором стоял включенный компьютер. – «И снова целый день в компании приезжих богатых буратин с завышенным ЧСВ, которым взбрело в голову скупить весь Лондон. Как они меня достали, швыряют миллионами и занимают все наши дома», – Нил дочитал и посмотрел на Черри. – Ты даже упомянула наше название.

Черри уставилась на него в шоке, подскочила, чтобы посмотреть на экран, и увидела, что он зачитывал ей твит – ее твит.

– Но это не я. Я этого не писала! – горячо отпиралась она.

Он задумался.

– Это твоя страница…

– Кто-то меня взломал. Это сплошь и рядом случается, об этом пишут в газетах…

– Это огромный урон репутации.

– Еще бы! Поверить не могу, что ты решил, что я могла такое написать!

– Я говорю о репутации агентства. Мы уже упустили один контракт. Бизнесмен из Китая отказался от сделки, которая должна была состояться в конце недели. Нашел дом где-то на стороне. В другом агентстве. Это нам обойдется в тридцать пять тысяч на праве собственности. И только что я полчаса провел на телефоне с клиенткой, уговаривая ее не забирать у нас две ее квартиры. Она отказала.

Черри оцепенела от страха. Ей нужно было как-то достучаться до него.

– Нил, послушай меня, это не я. Ты не можешь винить меня в том, чего я не делала.

– Извини, Черри, но я не думаю, что у нас что-то получится…

– Нет…

– Я и помимо этого заметил в тебе общую перемену в отношении…

– У меня парень только что умер! А теперь ты меня увольняешь. Я подам в суд.

– Ты уйдешь тихо, и тебе выплатят зарплату за два месяца.

Подачка? Как унизительно. Черри кипела от негодования.

– За шесть.

– За три. Это мое последнее слово. Клиенты должны знать, что им здесь рады, что с нами можно сотрудничать. Думаю, для всех будет лучше, если ты заберешь свои вещи немедленно.

Черри ушла с высоко поднятой головой и шла по улице напролом, не обращая внимания на прохожих, в которых врезалась. На нее бросали неодобрительные взгляды, но ей не было дела. Кто мог так поступить с ней? Какой-то розыгрыш? Эмили или Эбигейл? Подступили слезы. Черри быстро проглотила их. В груди поднималась сильная боль. Она возвращалась в Кройдон.

Понедельник, 27 июля

Она проснулась как обычно, в шесть утра. Без будильника, по привычке, ставшей теперь бесполезной, когда ей некуда было спешить. Она останется в постели и будет думать. Кто это сделал? Других фальшивых публикаций не было. Черри сообщила в службу поддержки, и твит удалили, но было уже слишком поздно, так что она полежит вот так, молча, до семи, пока не уйдет мать. Черри слушала, как Венди собирается: включенный душ, глухой рев фена сквозь тонкие стены комнаты, звон ложки в кружке, и наконец – тихий стук входной двери. И даже тогда она не встала, не сразу. Она хотела удостовериться, что мать не вернется домой за чем-то забытым, успеет сесть на автобус, который отвезет ее за три мили отсюда в ее гипермаркет. Примерно в семь тридцать Черри выползла из кровати. Это была одноместная койка, подпиравшая стену тесной комнаты. Черри укрывалась тем же одеялом, розовым в цветочек, которое осталось еще со школьных лет. Вся комната была той же: бежевый шкаф из «Икеи» с потемневшими белыми дверцами, которые магазин продавал тысячами, отбросы с «е-Бэй» не дороже 99 пенсов, тиражированная фотография Нью-Йорка на стене, скорее всего, тоже из «Икеи», салфетки в «дизайнерской» упаковке, – и Черри чувствовала ту же безысходность, что и раньше, когда жила здесь. Когда ее уволили, пришлось известить хозяев квартиры в Тутинге. Черри собрала свои вещи, и теперь они были спрятаны под кроватью и в глубине шкафа в этой крошечной комнате, которая оставалась ее последним отдельным углом в этом мире. Большую часть вещей она даже не стала распаковывать. Она не видела смысла.