Игры на свежем воздухе - Павел Васильевич Крусанов

посмотрел на Гуселапова, как смотрит портретист на натуру, подбирая с лица все крошки.

Но он не стал ни тем и ни другим.

Бойцы имеют слабость разбиваться,

Купцы имеют слабость разоряться,

А это было не любимо им.

Перечитав, Иванюта заменил «Гусев-Лапчатовский» на «Конев-Неваляйский» – эпиграмма обрела вид архетипического обобщения.

Паракас – ржаво-серая пустыня, обрывистыми берегами падающая к океану. Солнце жгло даже через облака. Отыскав спуск к воде, вышли на песчаный пляж – Иванюта и Пётр Алексеевич не удержались и полезли в набегающую волну. Та была на удивление холодной, но это, разумеется, не повод, чтобы не…

Дорога на Ику – сплошь серые пески. На карте это мертвенное пространство, вытянутое вдоль Великого океана и омытое его зябкой струёй, называлось словом «коста» – побережье. Иванюта записал в блокнот: «Земля вокруг пустынна и безжизненна настолько, что ясно представляешь, как выглядела твердь, прежде чем первая травинка и первая каракатица выползли из лона океана». Про каракатицу – что она выползла – Иванюта уверен не был, но оставил – звучит.

Гостиницу Полина забронировала по телефону прямо из машины, благодаря путеводителю с контактами отелей, предусмотрительно прихваченному в странствие Петром Алексеевичем.

Утром, запасаясь перед зеркалом враждебными чувствами к завтраку, Иванюта обнаружил, что лицо его и руки красны от рассеянного, но жгучего перуанского солнца. Пока он стоял под душем, на Гуселапова напал коварный апельсин. Не прикрыв очками очи, Гуселапов решил его раздеть – едва подцепил кожуру ногтем, как недотрога пустил ему в глаз едкую эфирную струю. Пришлось промывать под краном.

После завтрака, минуя пересохшую мусорную речку, отправились из Ики в Наску.

На знаменитом плато забрались на холм и убедились, что чёрный (каменный загар) противень равнины действительно расчерчивают линии и испещряют знаки. Туристический сервис предлагал осмотреть геоглифы с самолётика, но решили, что холма достаточно.

Красивее дороги, чем Панамерикана, между Наской и Каманой видеть Иванюте ещё не доводилось: слева – громады гор, справа – сияющий бирюзой и нефритом бескрайний океан, машина идёт по кромке высоченного отвесного обрыва, а сзади, с северо-запада, бьёт ослепительное предвечернее солнце, пылая в лобовых стёклах встречных авто. Такие виды, что нет желчи даже на медлительные фуры, хотя «фортунер» бежал резво и легко делал большегрузы, если позволяли обстоятельства.

Переночевав в Камане, двинули от океана вглубь – на Арекипу. Полина благоухала уже не ландышем, а смесью пачулей и жасмина. Иванюта вдохнул и записал в блокнот суровый приговор: «Все старики попадут в ад, потому что вожделеют молоденьких без любви».

Пустынный пейзаж вокруг понемногу оживал – по сторонам дороги появились пучки колючих трав, цветущих сиреневыми звёздочками, а на горизонте проступили снежные вершины. На двух с половиной тысячах пустыня вдруг сделалась цветной – на жёлтом песке засверкали серебряные дюны. Свернули на обочину и, устремившись к застывшим, слепящим глаз, как снег на солнце, волнам, вдоволь налюбовались.

Забронированная Полиной гостиница в белокаменной Арекипе располагалась в бывшем доме епископа: арки, покатые своды, внутренний дворик с садом – колониальный стиль. Здесь решили задержаться на пару дней – к высоте надо привыкать постепенно, а то в Куско начнёт плющить: там уже три четыреста.

Расчерченная авенидами на квадраты, как шахматная доска, где все фигуры – белые, Арекипа с первого взгляда пришлась Иванюте по сердцу.

Посмотрев на заезжую девицу в шортах и топике, качающую ногой на скамейке (точь-в-точь молодая Волочкова – того и гляди растянется в шпагате), Иванюта записал в блокнот: «Наши достоинства в гораздо меньшей степени могут служить причиной наших творческих порывов, чем наши недостатки».

В ущелье Колка, где летают кондоры, отправились на рассвете – спешили, поскольку царственные падальщики парили по часам и вскоре после полудня аттракцион заканчивался – что-то там происходило с восходящими потоками. Переставали, что ли, восходить.

Вдали курился вулкан. По склонам гор бродили изысканные викуньи. Дурила «Кончита» (так Пётр Алексеевич окрестил навигатор) – пыталась запутать и погубить, отмстить за гибель высочайшей из империй.

На перекрёстке дорог в кафе с площадкой для туристических автобусов, возле которой индейцы кечуа устроили небольшой базар, торгуя народными промыслами, выпили по чашке мате-де-кока – тут, на высоте, уже дышалось тяжело и перетягивала ватный мозг кольцом горняшка, а листья коки бодрили, снимая болезненные признаки кислородного голода. В буфете продавали леденцы, ириски и козинаки с кокой – их Пётр Алексеевич предусмотрительно набрал с собой, чтобы не вырубило за рулём.

На высоте четыре тысячи четыреста – горная пампа, где среди пучков колючей травы пасутся белые кудрявые альпаки.

Набрав ещё сто метров, остановились, чтобы размять ноги. У дороги – каменистое болотце, булыжники покрыты то ли влажным лишайником, то ли мхом. Иванюта решил поворочать камни, – может, где-то притаился жук. Его примеру последовал и Гуселапов в надежде отыскать неведомого паука. Под обломком известняка сидели две небольшие карабиды, которых Иванюта тут же поместил в пластмассовую баночку. Он счёл необходимым брать здесь всех жуков подряд, не только долгоносиков, чтобы составить хороший обменный фонд – в любительских сообществах на форумах порой происходили заманчивые сделки.

Когда Иванюта распрямился, перед глазами поплыли круги, а гулкие виски сдавила невидимая сила, – так сдавила, что в ответ на радость Гуселапова, поймавшего в пробирку высокогорного тарантула, едва сложил губы в бледную улыбку. В машине Иванюта сунул в рот ириску с кокой – отпустило.

На перевале «Кончита» предъявила цифры: 4860. Справа от дороги крутился маленький торнадо – танцующий пылевой столб.

За перевалом начинался спуск в Чивай. На склонах долины показались древние террасы – полторы тысячи лет индейцы выращивали здесь дарованный богами маис. Остановились, чтобы насладиться видом.

И тут им на голову свалились немцы. Такое экзотическое приключение: группу возрастных туристов автобусом завезли на гору, посадили на велосипеды и пустили по серпантину вниз. Катись себе по склону среди могучих Анд – даже педали крутить не надо. Автобус уехал, чтобы встретить группу в Чивае; замыкал растянувшуюся вереницу небольшой грузовичок, доставивший на гору велосипеды.

Бодрые немецкие пенсионеры чередой проследовали мимо припаркованного на обочине «фортунера», как вдруг последнюю, отставшую от остальных старушку повело в сторону, крутануло, и она неловко грохнулась с велосипеда на бок метрах в двадцати от любующихся видом долины русских. Хорошо, скорость была невелика.

Пётр Алексеевич подбежал первым, за ним – остальные. Полина заканчивала в студенческие годы курсы медсестёр, поэтому тут же принялась деловито хлопотать над обмякшей, как пластилин, немкой: куртку под голову, ноги приподнять…

– Гипоксия, – определил Пётр Алексеевич. – Надо срочно вниз. Спустимся метров на