Охотник. Здесь слезам не верят - Евгений Щепетнов

– Фуфло! Ты чего, фуфло впарить пришла?! Тут даже клейма нет! Какое, на хрен, золото! Сучка помоешная! Гарик, выкинь ее отсюда! Чтоб духу твоего не было! Пошла вон!

– Отдай! Отдай цепь! – Анька визжала, дергалась в руках охранника, но стальная хватка этого «киборга» не оставила никаких шансов на успех. Мимо лица ошеломленной женщины проплыл усиленный сталью дверной косяк, мелькнула лестница, ведущая вверх, и через несколько секунд Анька полетела на асфальт, потрясенная, онемевшая от горя и ярости!

Кинули! Ее, ушлую, видавшую виды, прожженную, как кухонная тряпка, бабу, кинули, как последнего лоха! Твари!

Анька снова побежала вниз, дернула дверь, та была заперта, и биться в нее было равносильно тому, как если бы она попыталась пинать танк. Танку смешно – Аньке больно. Но все равно, минут пять она истово, ритмично долбила в дверь руками и ногами, матерясь так, что и у портовых грузчиков уши скрутились бы в трубочку от эдакого мата.

Нападение на дверь дало свои результаты – дверь начала открываться, Анька сунулась к щели, норовя вцепиться в край стальной пластины и костьми лечь, но не дать ей закрыться, но из щели в нее брызнул фонтан белого пара, после чего Аньке стало не до ломбарда. Она непроизвольно сделала вдох, теперь грудь и легкие жгло, будто в глотку влили раскаленный металл, из глаз лились слезы, а боль была такой, что она даже не почувствовала, как резиновая дубинка охранника опустилась на ее спину и зад, оставляя после себя длинные красные полосы, в дальнейшем перерождающиеся в черные кровоподтеки.

Почти потеряв сознание, уже не чувствовала, как чужие руки шарят у нее по карманам, как ее драгоценность – паспорт – перекочевывает к врагу. А потом ее снова подняли, будто маленького котенка, и через минуту она летела, врезавшись головой во что-то мягкое, вонючее, пахнущее рыбой и почему-то дерьмом. Кто-то большой, гулкий, хриплоголосый смеялся над ее телом, говорил, что выложит фото в Сеть. Потом грохнул металл, и стало совсем темно.

Анька очнулась, пролежав в мусорном контейнере часа два. Глаза горели, легкие стягивала боль, в груди хрипело и булькало, как у туберкулезного больного в последней стадии болезни. Когда в голове прояснилось, рука метнулась за пазуху, в куртку, и Анька ясно осознала величину катастрофы, в которую попала. Паспорта нет, цепочки нет, жрать нечего, в подземелье ее ждет мужчина, рассчитывает на нее, на дуру проклятую, а она профукала все, что подарила ей судьба! Бесполезная, бестолковая тварь, не годная даже на то, чтобы ее трахнули! Вонючка помоечная, червь навозный!

Если бы не мысль о том, что ее ждет Юра, Анька бы удавилась. Нашла бы в контейнере веревку и удавилась, ни секунды не задумываясь, надо ли это делать.

Надо! Последняя капля, и… стакан полон! Дальше уже некуда! Вернее, ниже. Но Юра?! Он же ждет! Она не может его подвести!

Кряхтя, поднялась из контейнера, отодвинув стальную крышку, перевалилась через край, тяжело упала на землю, сдерживая тошноту, подступившую к горлу. Болела спина, болела задница – видать, хорошенько отдубасили, перед тем как выбросить в помойку.

Твари! Некому ведь защитить бомжиху, нищенку! Знают это, гады!

Застучали каблуки, Анька подняла голову – две девчонки, молоденькие, лет по шестнадцать. Увидели Аньку, шарахнулись, побежали прочь. Видать, хотели по-тихому помочиться здесь, за контейнерами, но напугались. Да и как не напугаться – перемазанное в гниющих объедках чудовище с прилипшими к куртке кусками использованной туалетной бумаги, а рядом попискивает крыса, глядя на «коллегу» глазами-бусинками, в которых мерцает интерес и желание попробовать на вкус эту здоровенную лохушку.

Анька видела ужастик, где крысы ели людей, особенно ее потряс эпизод, когда крыса залезла бабе прямо в вагину и вылезла изо рта. Анька потом месяц спать спокойно не могла и на первые же добытые деньги накупила крысиного мора, рассыпав его в квартире и возле дома, у мусорных баков. Зачем у баков? Да мало ли… заберутся еще наверх, в квартиру, и… бррр! Ужасно!

Встав на четвереньки, Анька тяжело поднялась, поборов головокружение, и вдруг топнула, прогоняя хвостатую тварь, так и сидевшую в трех шагах от нее:

– Пшла! Сука! Пшла!

Крыса тихонько, с достоинством зашагала куда-то за баки, волоча по земле раздутый живот, оглянулась напоследок, а когда Анька сделала угрожающий замах, скользнула под пачку картонных листов, перевязанных бечевкой. Только тогда Анька успокоилась, ее даже стало меньше тошнить.

Теперь нужно было что-то делать. Что? Пойти в полицию, заявить, что ограбили? Глупо. Ясно, что ломбард здесь неспроста, менты прикормлены – как оно всегда и бывает. Рядом с золотом кормится масса народу, это аксиома!

Усмехнулась, слово-то какое вспомнила – аксиома! И правда, голова в порядок приходит. Раньше только матерные слова в голову приходили да уличный жаргон. А теперь вон чего… поумнела!

Снова с теплотой вспомнила о Юре – как он там? Ждет ее? Хорошо, когда тебя кто-то ждет! Значит, ты не одна в этом жестоком мире, значит, еще не все потеряно!

А делать ведь больше нечего, кроме как возвращаться в подземелье несолоно хлебавши. Объяснить Юре, что случилось, а потом… потом… ох, как не хочется! Люди-то ни при чем! Но есть хочется, и что делать – неизвестно. Главное, уговорить своего любовника идти на дело. Он ведь что сказал – нельзя грабить людей. А если не согласится? А не согласится, тогда пускай сам думает, как жить! Мужик он или не мужик?!

Подумала, и тут же устыдилась – мужик-то он ого-го! Аж чуть не захлебнулась… А вот голова у него битая, больная, что с него взять? За него должна думать умная женщина, и надо убедить его сделать то, что она хочет. Как убедить? Может… так же? По-женски?

Анька медленно вышла из задворок промышленного здания, за которым стояли контейнеры с мусором, прошла вдоль бетонного забора и тогда уже определилась, где находится. Вон – тот самый ломбард (Шоб он сгорел! Шоб он в пыль рассыпался! Вместе с этими тварями!), вон улица, по которой до него дошла. Там, в пяти кварталах отсюда, люк, через который вышла на белый свет.

Мимо шли люди, с удивлением и отвращением глядя на грязную нищенку, спутанные волосы которой спускались на лицо так, что нельзя было рассмотреть черт, отворачивались, переглядываясь, зажимая носы. Анька видела все это, и ей не было все равно. Снова захотелось напиться… до тошноты захотелось. И ее вырвало желчью, прямо под ноги таксиста, поправляющего зеркало, стоя на тротуаре.

– Да… твою мать! – выругался мужчина, отскакивая и глядя на забрызганные ботинки. – Ты охренела, бабка?! Ты чего? С перепою?!

– Нет… – вдруг ясным, чистым голосом ответила Анька, поднимая взгляд на незнакомца. – Кушать хочу. Дай, пожалуйста денег… я тебе все, что хочешь сделаю… хорошо сделаю… пожалуйста!

Анька покраснела так, что лицо сделалось краснее вареного рака, мало того, что она выглядит, как кусок дерьма, так еще и попрошайничает! Да еще и обещает ВСЕ. Плечевая! Шлюха уличная!

У нее вдруг заныло это самое «все», вспоминая боль, которую могут доставлять мужчины. Но таксист лишь укоризненно покачал головой: