Жду тебя - Дженнифер Арментроут

– Кэм?

Не говоря ни слова, он поднял мою руку и перевернул ее. Сердце оборвалось. Нет. Нет. Все происходило, как в замедленной съемке. Его пальцы двигались, и большой скользил по рваному шраму над моими венами.

Он смотрел.

Я проследила за его пристальным взглядом.

Отчаяние взорвалось во мне, разрушая волшебство моих чувств. Его большой палец снова потер запястье, словно пытаясь стереть шрам, но, когда этого не случилось, он перевел взгляд на меня. Ошибки быть не могло. Он знал… он знал, что это за шрам.

– Эвери?.. – прошептал он, нахмурив брови, напряженный и серьезный. – О Эвери, что это?

Отчаяние сменилось ужасом. Страдание, исказившее его красивое лицо, передалось мне, впиваясь острыми, как бритва, когтями и разрывая душу. Выражение его лица, оно… сломало меня, как это уже произошло однажды в ночь на Хэллоуин.

Этот шрам. Я так долго скрывала его от всех как свидетеля моей слабости, позора и унижения.

Вырвав руку, я неловко выбралась из-под него. Меня бросало то в жар, то в холод, пока я судорожно одергивала рукав, прикрывая запястье.

– Эвери… – Он потянулся ко мне.

– Пожалуйста, – сказала я, отодвигаясь от него. – Пожалуйста, уйди.

Кэм убрал руку.

– Эвери, поговори со мной.

Я покачала головой, губы мои дрожали.

Желваки заиграли на его лице.

– Эвери…

– Оставь меня! – Я спрыгнула с кровати, споткнулась, отступая назад. – Прошу, уходи.

Кэм замер на миг, словно собирался сказать что-то еще, но потом резко поднялся. Он стал медленно пятиться к двери, и меня затрясло. Нащупав дверную ручку, он остановился.

– Эвери, мы можем поговорить…

– Уходи. – Мой голос сорвался. – Пожалуйста…

Его плечи напряглись, и он сделал так, как я просила. Кэм ушел, тихо закрывая за собой дверь.

Глава 20

Я не пошла на астрономию ни в понедельник, ни во вторник. Я просто не могла себя заставить снова встретиться с Кэмом – после того, как увидела его убитое лицо, когда он догадался, откуда шрам на моем запястье; после того, как притворялась перед его родителями, будто все хорошо, с нетерпением ожидая отъезда. Хоть мы и пообщались так недолго, я прониклась к ним огромной симпатией, и на душе скребли кошки, когда я расставалась с ними, зная, что вряд ли увижу их снова. Я не могла смотреть ему в глаза и после той напряженной, нескончаемой дороги домой в пятницу утром, и после того, как он проводил меня до двери, все пытаясь поговорить со мной.

И уж тем более после того, как он стучался в мою дверь воскресным утром, с традиционной яичницей, а я не открыла.

Почти все выходные я провалялась в постели, и глаза уже болели от слез, которым, казалось, не будет конца. Я не подходила к телефону. Брит бомбардировала меня эсэмэсками. Джейкоб не отставал.

Приходили бесконечные сообщения от Кэма.

Кэм пытался пробиться ко мне в воскресенье вечером, в понедельник и вторник. Каждый раз, когда я слышала стук в дверь, меня словно били под дых.

Я не могла быть рядом с ним, потому что выражение его лица в тот миг, когда он заметил шрам, слишком напоминало то, что я видела на лице моей матери.

Прошло месяцев пять после той вечеринки на Хэллоуин, когда я решила, что с меня хватит. Нескончаемый поток электронных писем, сообщений, телефонных звонков, записей в Фейсбуке еще можно было стерпеть, но как существовать в школе, в реальной жизни, а не в виртуальном пространстве? В школьных коридорах, туалетах, столовой, учебных кабинетах не просто шептались о том, что произошло, когда мы с Блейном уединились в его комнате. Об этом говорили в открытую, ничуть не стесняясь меня. Меня называли лживой шлюхой, изощрялись в ругательствах – кто во что горазд. Учителя не одергивали озверевших от ненависти учеников, в стороне стояла и администрация школы.

Так что мне ничего не оставалось, кроме как подружиться с застекленной рамкой, некогда хранившей фотографию, с которой улыбались я и моя лучшая подруга – та самая, что первой прилюдно обозвала меня шлюхой и открыла травлю.

Мои родители избегали меня, пока я не порезала себе вены. Но что было потом? В больничной палате мама не сдержалась. Впервые за все это время ее прорвало.

Она влетела в палату, следом за ней отец. Ее цепкий взгляд упал с моего лица на забинтованное запястье.

Паника и боль исказили идеальные черты ее лица, и я подумала, что вот сейчас она наконец обнимет меня, утешит, скажет, что все будет хорошо, что вместе мы справимся.

Но страдание на ее лице сменилось разочарованием, жалостью, а потом и вовсе злостью.

– Как ты посмела так опозорить себя и свою семью, Эвери? Что я, по-твоему, должна говорить людям, когда все это всплывет наружу? – раздались ее слова, и было видно, что она пытается держать себя в руках. Но все-таки не сдержалась и сорвалась на крик. – И, словно тебе мало того, что уже произошло, ты вытворяешь такое?! Неужели ты не понимаешь, что́ нам с отцом пришлось пережить?! Что с тобой, Эвери?! Ради всего святого, что с тобой не так?!

Медсестры чуть ли не силком вывели ее из палаты.

Странно, что из всей той ночи я запомнила лишь мимолетную вспышку паники на ее лице и то, как я по ошибке приняла это за заботу обо мне.

Такое же потрясение было на лице Кэма, и мне хотелось провалиться сквозь землю, потому что я знала: вскоре оно сменится разочарованием, жалостью и злостью.

И я бы не пережила, увидев, что это происходит с Кэмом.

Я была готова на все, только бы этого избежать, пусть даже мне пришлось бы совершить невозможное. Между вечером вторника и утром среды я приняла решение.

Эти… отношения с Кэмом были обречены с самого начала. Могут ли парень и девушка, которых так тянет друг к другу, оставаться просто друзьями? Я в этом очень сомневалась. Рано или поздно пришлось бы от чего-то отказаться – или от чувств, или от дружбы. Мы попытались поддаться своим чувствам. Мы целовались пару раз. Вот и все. На этом все могло закончиться.

Я не была уверена в том, что смогла бы пойти дальше. Теперь я осознавала это со всей отчетливостью. Кэм в конце концов устал бы от этой тягомотины, и я бы осталась с разбитым сердцем. Не просто разбитым, а сожженным дотла, потому что Кэм… он был создан для того, чтобы в него влюбляться. И я не могла допустить, чтобы со мной произошло именно это.

Может быть, уже произошло, ехидно прошептал внутренний голос.

Поэтому в среду утром я отправилась к своему куратору, придумав липовую отговорку о слишком высокой нагрузке, с которой я не справляюсь. Последний день отказа от курса приходился на конец октября, и теперь отчисление с астрономии грозило мне формулировкой «неполный курс».