Гастроль без антракта - Леонид Влодавец

Начав припоминать картинки, я вдруг подумал, что видел по сути дела не один «фильм», а некий сборник отрывков-клипов из длиннющего сериала «Сага о Бариновых». И очень может быть, что те товарищи, которые показали мне лишь избранные места, просто намекали: «Мы знаем все и о тебе, Димуля! И можем многое поведать о твоей плодотворной работе по взрыванию ферм и переработке господ предпринимателей в шлакоблоки…»

Тут я усмехнулся, вспомнив анекдот с бородой. Приходит мужик домой, а у его жены в постели любовник. Мужик любовнику — в морду. Лупил-лупил, потом выкинул с лестницы и орет вслед: «Вали отсюда на х…!» А любовник оборачивается, утирает кровавые сопли и говорит: «Так бы сразу и сказал! А то все намеками, намеками…»

На фига им, этим осведомленным гражданам, намекать? Тем более что я вот он, сижу за решеткой и нет у меня ни заступничков, ни преступничков под рукой. Приди нормально, скажи, что вам от Барина надо, а то все намеками, намеками…

Да и вообще стоит ли верить всему, что показано? Это ведь могут быть просто на сто процентов выдуманные кадры. Если Чудо-юдо начисто стер у меня из памяти реальную картину убийства Белогорского и Салливэна, которых я, оказывается, пострелял из зонта-револьвера, и заменил ее фантастической историей с прорывом через пространство и время, то смонтировать в голове костюмно-исторический фильм совсем просто. Я ведь ни черта не смогу проверить! По крайней мере сидя здесь. Надо ползать по российским архивам, в которые не так-то просто добраться, где половину документов выбросили еще в 20-е годы, да и потом немало выкинули. А уж о том, чтоб уточнить, был ли Сергей Владимирович Баринов старлеем госбезопасности, и чем закончилась его операция в Нижнелыжье, лучше вовсе не думать, если, конечно, не подключать Чудо-юдо…

Потом меня посетила идея еще чище. А не могли граждане, похитившие меня из подводной ловушки, просто-напросто заполаскивать мне мозги, чтобы переключить всю мою мыслительную деятельность на ничего не стоящую «фильмушку»? Я, как идиот, вместо того, чтобы думать о том, как отсюда выкрутиться, начну ломать голову над тем, какие юридические права на фонд О'Брайенов имеют Бариновы, и какая приблизительно часть положена лично мне с Хрюшкой и поросятами. Возможно, граждане даже питали надежды, что я захочу эту долю увеличить и ради этого выведу в расход родного брата… Такой пакости я, конечно, сделать не мог, и даже подумать об этом было стыдно, но ведь некоторые о людях по себе судят…

Впрочем, если у меня с ними общие гены, то это вполне логично. Какие-нибудь неучтенные О'Брайены могли придумать такой трюк.

Странно, но отчего-то я сам поверил в свою ничем не обоснованную версию. Вообще у людей, находящихся в моем положении, с головой могут быть любые заскоки. Слава Аллаху, что уже в ближайшие полчаса ситуация опять изменилась самым кардинальным образом…

Что может подумать человек, сидящий в камере, когда в коридоре вдруг шарахнет автоматная очередь? Все что угодно. Например, то, что охранник забыл свой «узи» на предохранитель поставить, как это ни прискорбно. Но когда следом за первой тарарахает по гулким сводам грохот второй, а потом третьей очереди и так далее, то начинаешь беспокоиться за свое здоровье. Мне лично прискочило в голову два варианта объяснений по поводу пальбы. Первый: здешнее начальство по каким-то своим соображениям решило освободить помещения от постояльцев и выводит их в расход без суда и следствия. Поскольку у меня были самые приблизительные знания о том, на каких юридических основаниях данная тюряга существует, и есть ли таковые основания вообще, этот вариант показался мне поначалу очень убедительным. Правда, если уж совсем честно, то он меня очень не устраивал. Не было гарантии, что и моя камера не числится в списке «освобождаемых». При мысли, что вот сейчас придет какая-нибудь падла и за бесплатно впорет тебе семь раз по девять граммов, стало тоскливо. Изнутри камера не закрывалась, завалить дверь нечем, поскольку и койка, и стол, и табурет были намертво прикреплены к полу, и отодрать их мне удалось бы через час, никак не меньше. Однако первый вариант очень скоро уступил место второму. Это случилось где-то через пятнадцать секунд после начала стрельбы, когда стены заметно дрогнули, и раскатился грохот гранатного взрыва. Мне показалось, что для вывода в расход подследственных применять такие крутые средства нерентабельно — можно и тюрьмушку поломать. Поэтому второй вариант объяснения был такой: какие-то граждане по неизвестным мне соображениям налетели на данное исправительно-трудовое учреждение и делают бо-бо тем, кто его сторожит. Это чуть-чуть прибавило оптимизма, но только чуть-чуть. Я не знал, чье именно содержание под стражей данные граждане считают незаконным. Если их интересует какая-то конкретная личность, например Эктор Амадо или сеньора Эухения, то они именно их и постараются отсюда извлечь. При этом могло быть так, что насчет меня у них совершенно другие инструкции и расход патронов на мою ликвидацию сметой предусмотрен. Кроме того, никто не мог поручиться и за то, что в нашу крытку не вломились доблестные хлопцы дедушки Доминго, и основной их целью является не освобождение товарищей Амадо, Дорадо, Рохас и примкнувшего к ним Баринова, а совсем наоборот — полная и окончательная ликвидация их как класса. Наконец, не следовало обольщаться насчет того, что местная вохра прямо-таки обязана защищать наши жизни до последней капли крови и не получила приказа шлепнуть нас в случае крайней необходимости.

Итак, из-за дверей доносились звуки перестрелки, в которой участвовало не менее десятка автоматов, увесистые грохи гранатных разрывов, лязг и звон металлических решеток от ударов пуль и осколков, мяуканье рикошетных пуль и тому подобная симфония. Немного утешало, что побоище происходит не совсем рядом с моей дверью, а где-то в недальнем отдалении. Форточка в двери была заперта, и определить, хотя бы на слух, где находится эпицентр схватки, я не мог. Правда, даже если бы форточку и забыли запереть, то высовывать нос я бы не решился — шибко стремно. Памятуя о том, что бронебойная пуля 7,62 из старого доброго «АКМ» запросто прошибает рельс, дверь камеры не казалась мне совсем уж надежной защитой. Конечно, надеяться на расстрел через закрытую дверь не стоило, но принять меры к тому, чтобы как-то обезопаситься от дурных пуль, стоило.

Наиболее безопасным местом был унитаз, который здешние архитекторы разместили в нише рядом с дверью. Под прямой и даже косой выстрел по двери я не попадал, могло зацепить разве что рикошетом. Но самым приятным было небольшое открытие, которое я сделал, уже заняв укрытие в этой сортирной нише. Ни в одной российской камере, если в ней имеется унитаз, на сливном бачке не оставят крышку, даже если она не чугунная, а фаянсовая. Потому что народ у нас грамотный и знает, что такой крышкой запросто можно вышибить мозги. Но здесь, на Хайди, публика еще не доросла до таких тонкостей. Поэтому я обзавелся хоть и не самым надежным, но все-таки средством защиты и нападения.

То, что произошло потом, было, конечно, очередным счастливым случаем, но кое в чем имелась и моя заслуга. Я еще за десять секунд до случившегося знал, как должен себя вести, чтобы иметь хотя бы один шанс из ста.