Я за тебя умру - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Всякий солдат не в мундире — шпион, — сказала Джози.

— Это я не в мундире? Посмотрите на мою пряжку. Половина кавалерии Стюарта уже не в тех мундирах, в каких начинали войну. Скажу вам, мисс Пилгрим, четыре года назад я выехал из Линчберга франтом.

Он описал ей, как были одеты в тот день добровольцы. Джози слушала и думала, как это не похоже на ту сцену, когда первые молодые добровольцы садились в поезд в Чилликоте.

— …в виде кушака широкая красная лента из маминого сундука. Одна девушка прочла перед солдатами мое стихотворение.

— О, прочтите стихотворение, — сказала Джози, — я очень хочу послушать.

Тиб подумал.

— Похоже, я забыл его. Помню только: «Холмам твоим, Линчберг, мы скажем: прощайте».

— Красиво.

Джози медленно повторила:

— «Холмам твоим, Линчберг, мы скажем: прощайте». — И забыв, ради чего прощались с Линчбергом молодые люди, добавила: — Очень жалко, что вы забыли остальное.

Из дальней комнаты донесся вопль и попурри из французских ругательств. В двери появилось несчастное лицо французского адъютанта.

— Он вырывал у него не только зуб, но и стоматик. Он его убил, он сделал ему смерть!

Из-за его плеча высунулось другое лицо.

— Слушай, Тиб, янки вынул у него зуб.

— Да? — рассеянно произнес Тиб. В нем снова проснулся вкус к метафорам, и он подумал: «За полчаса янки вынул зуб, а его сестра вынула сердце».

II

Через минуту Уош снова вбежал в комнату.

— Слушай, Тиб, нам нельзя здесь оставаться. Только что дозор проехал — стреляли назад с седла. Надо уезжать. Этот врач знает, что мы из отряда Мосби.

— Вы уедете без нас? — подозрительно спросил адъютант.

— Да, конечно, — сказал Тиб. — Принц может понаблюдать войну со стороны северян. Мисс Пилгрим, не хочу злоупотреблять вашим положением пленницы, но должен сказать, я никогда не думал, что девушки северянки могут быть такими красивыми.

— Никогда не слышала такой нелепости, — ответила она. Но ей был приятен комплимент, преодолевший линию Мейсона-Диксона.

Тиб заглянул в библиотеку: принц уже настолько оправился, что сидел прямо, пыхтя и отдуваясь.

— Вы артист, — восторженно сказал он доктору Пилгриму. — В Париже мне говорили, когда у вас извлекают зуб, вам причиняют кровоизлияние, и вы умираете. Вы должны приехать в Париж, и я скажу о вас императору — об этом вашем новом инструменте.

— Это просто такие щипцы, — хмуро ответил доктор.

Уош позвал из двери:

— Тиб, поехали!

Тиб обратился к принцу:

— Au revoir[10], сэр.

Стреляли уже совсем близко. Двое разведчиков едва успели отвязать лошадей, как Уош вскрикнул: «Дьявол!» — и показал на дорогу. За листвой у дальних ворот виднелись пятеро или шестеро федеральных солдат. Уош приставил одной рукой карабин к плечу, а другой потянулся за патроном к сумке.

— Я возьму двух слева, — сказал он.

Встав за лошадьми, они выжидали.

— Может, еще не поздно сбежать? — предположил Тиб.

— Я осмотрелся здесь. Семь изгородей.

— Не стреляй, подпустим поближе.

Кавалеристы ехали по дорожке гуськом, неторопливо. Тибу противно было стрелять из засады, но он сосредоточился, и мушка его карабина остановилась на середине груди капрала.

— Своего выбрал, Уош?

— Думаю, да.

— Когда они рассыпятся, попробуем проскочить.

Но сегодня судьба была не на стороне южных сил и заявила о себе раньше, чем они успели сделать выстрел. На Тиба обрушилось тяжелое тело и сковало его. Голос над ухом крикнул:

— Люди, здесь мятежники!

Пока Тиб вертелся, отчаянно пытаясь сбросить с себя доктора Пилгрима, дозорные северян остановились и вынули пистолеты. Уош наклонялся из стороны в сторону, чтобы прицелиться в Пилгрима, но доктор все время заслонялся телом Тиба.

Все кончилось в долю секунды. Уош все же выстрелил раз, но их окружили раньше, чем он успел вскочить в седло. Доктор Пилгрим рявкнул капралу северян:

— Это люди Мосби.

То были годы ожесточения на границе.

Федералы убили Уоша, когда он еще раз попытался бежать — выхватив пистолет у капрала. Тиб все еще боролся — его привязали к перилам веранды.

— Тут есть хорошее дерево, — сказал один солдат, — и веревка от качелей.

Капрал посмотрел на доктора Пилгрима, потом на Тиба.

— Ты из отряда Мосби?

— Я в Седьмом кавалерийском полку армии Виргинии.

— Я не об этом спрашиваю. Ты у Мосби?

— Не твое дело.

— Ладно, ребята, давайте веревку.

Суровый доктор Пилгрим вмешался в разговор.

— Не думаю, что вам следует его повесить, но участие в нерегулярных отрядах безусловно нельзя прощать.

— Иногда мы вешаем их за большие пальцы, — сказал капрал.

— Так и поступите, — сказал доктор Пилгрим. — Он угрожал меня повесить.

…В шесть часов вечера тракт снова наполнился людьми. Две отборные бригады Шеридана преследовали Эрли в долине, беспокоили его арьергард. В столицу направлялась почта и свежие овощи; рейд закончился, и только кое-где отставшие валялись без сил вдоль роквиллского большака.

В фермерском доме было тихо. Принц Наполеон ждал санитарную карету из Вашингтона. Ни звука кругом, только Тиб, у которого с больших пальцев слезала кожа, вслух повторял себе отрывки из своих политических стихов. Если больше не мог ничего вспомнить, размышлял о том, что с ним происходит.

— Пальцы — как перчатки, кожа выворачивается наизнанку. Когда станут выворачиваться ногти, я буду громко кричать…

Он пел свою новую песню, которую сочинил перед тем, как они выступили из Линчберга:

Джози дождалась темноты; часовой храпел на веранде. Она знала, где валяется стремянка — слышала, где ее бросили после того, как повесили Тиба. Перепилив веревку наполовину, она пошла в свою комнату за подушками, а потом передвинула под него стол и положила на стол подушки.

Для того, что она делала сейчас, опыта не требовалось. Когда он упал со стоном и пробормотал: «…служи своей стране, и нечего будет стыдиться», Джози вылила ему на руки полбутылки хереса. Тут ей самой стало дурно, и она убежала к себе в комнату.