Я за тебя умру - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Почему никто не открыл дверь? — спросил он. Она его перебила:

— А, звонок, ладно. Дай скажу, кто сейчас пришел и ждет внизу.

— Не желаю знать. Дверь надо открывать, когда звонят.

Дверь как раз и открыли в это время. Там стоял молодой человек, который несколько удивился словам впустившей его женщины.

— Вы от доктора Эванса?

— Нет, мэм. Я представляю газеты «Ричмонд таймс диспетч», «Данвилл ньюз» и «Линчберг курьер».

— Как вы узнали, что я здесь?

— Не понимаю, — сказал Тиб.

— А, — нервно сказала дама. — Ну что ж, входите, пожалуйста.

Когда они вошли в освещенную газовым светом приемную, она спросила:

— Вы с жалобами?

— Нет, — сказал он.

Она выглядела несколько взволнованной и сочла нужным извиниться за это.

— Я не была в кабинете у врача с ранней молодости. Так что чувствую себя немного странно.

— А вы с жалобами? — спросил он в свою очередь.

Женщина кивнула.

— Да. С жалобами. Жалобами на оскорбления и унижение.

Тиб посмотрел на нее с интересом.

— Такие чувства мне понятны, — сказал он.

— Вы американец, — заметила женщина. — Мой отец был гражданином Америки, хотя родился в Шотландии.

— Я не американец, — ответил Тиб. — Я виргинец. Для меня эти два слова никогда не будут значить одно и то же.

Женщина вздохнула.

— Увы. О себе вообще ничего не могу сказать. Тридцать лет я очень старалась быть француженкой, а сейчас не знаю, какой я нации.

Тиб кивнул.

— Как и я. Гражданин несуществующей страны, участник проигранного предприятия, разгромленный вместе с ним.

Открылась дверь, и Джози быстро подошла к женщине.

— Ваше величество, экипаж доктора Эванса будет здесь через пять минут.

— Ожидание меня не огорчило, — сказала императрица. — Я беседовала с этим молодым американцем.

Джози бросила на Тиба удивленный взгляд и спросила императрицу:

— Хотите подняться в мою комнату?

— Предпочитаю не двигаться. Я сижу на сумке с драгоценностями.

Полчаса назад Тиб наблюдал толпу, текущую мимо Тюильри, и у него мелькнула мысль, не станет ли новой Марией-Антуанеттой эта добрая испанка с трудной судьбой.

— Могу я вам чем-нибудь быть полезен? — спросил он.

— Нет, спасибо, — поспешно ответила Джози. — Мой брат и доктор Эванс обо всем позаботились.

— Но он может быть полезен. С тремя американцами я буду в еще большей безопасности, чем с двумя. Если он поедет с нами, я сочту это за огромную любезность.

— Я верхом, — сказал Тиб.

— Тем лучше, — сказала императрица. — Вы будете нашим эскортом.

…Десятью минутами позже маленькая партия собралась перед конюшней. С улицы доносились голоса толпы, обрывки песен Беранже, проклятия императору, императрице и двору и непрерывное шарканье ног, направлявшихся к огню и катастрофе. Доктор Эванс, возбужденный и решительный, стоял между императрицей и красным заревом факелов на улице, словно желая заслонить ее, насколько можно, от угрозы и ненависти.

— Значит, едете с нами, — сказал он Тибу. — Запомните: мы договорились, что у нас безумная женщина, и мы везем ее в Трувиль.

— Я безумная! — воскликнула императрица. — Я начинаю думать, что так оно и есть. Пусть этот молодой виргинец едет с нами в экипаже, чтобы мы могли поговорить об изгнанничестве. Добрый доктор Пилгрим с удовольствием возьмет его лошадь и будет эскортом. Правда, доктор Пилгрим?

Пилгрим сердито посмотрел на Тиба.

— Да, ваше величество.

— Мы готовы, — сказал доктор Эванс.

Кортеж двинулся по бурным улочкам к Порт-Майо. Несколько раз им кричали, но остановить экипаж никто не пытался. На спящих дорогах пригорода белесые окна равнодушно смотрели на них; к полуночи глаза у Джози стали слипаться, и пока последняя из французских суверенов выезжала из Иль-де-Франса, Тиб наконец-то мог разглядывать девушку сколько душе угодно.

В Трувиле, в таверне моряков, провели совет касательно того, что делать дальше. В гавани на якоре стояла яхта; выяснилось, что она ходит под британским флагом и принадлежит сэру Джону Бергойну. Императрицу убедили отдохнуть под присмотром доктора Эванса, а Тиб и доктор Пилгрим отправились на берег осторожно разузнать о лодке. Полагать, что за их отъездом проследили из Парижа, не было оснований. Поначалу их насторожил только любопытный взгляд, брошенный официантом на императрицу. Но когда договорились о лодке и к ним, запыхавшись, подбежала Джози, у обоих мужчин возникло нехорошее предчувствие.

— Доктор Эванс просит вас в трактир — поговорить с этим официантом. Слоняется по коридору около комнаты императрицы, и когда я заговорила с ним, он только рассмеялся и сделал вид, что не понимает моего французского.

— Я пойду, — сказал Тиб.

— Нет, лучше я пойду, — сказал доктор Пилгрим. — Я всего раз сидел на веслах, и не стоит мне пробовать это одному.

Он живо пошел обратно, но заметив, что Джози рядом нет, обернулся и увидел, что она садится в лодку к Тибу.

— Не волнуйся, — крикнула она, — я умею грести, и вдвоем лучше, чем одному.

Доктор Пилгрим пошел в таверну.

Утро было великолепное, сверкающая бухта заставила Джози забыть о мрачных событиях прошлой ночи и их тревожном путешествии. Они пересекли темную полосу воды в гавани и вдруг очутились в бурном ветреном море. Ход ялика замедлился. Рукоятки весел были толстые, и Джози заметила, что Тибу без больших пальцев стало труднее управляться с ними. Она сказала:

— Я возьму другую пару весел, так мы пойдем быстрее.

Он воспротивился.

— Нет. Вам не стоит.

Но она уже пересела на заднюю банку и вставляла весла в уключины.

— Ладно, — сказал он. — Будете задавать темп.

Минутой позже она очутилась у него в объятьях, а одно ее весло уплывало в море.

— Ох, простите меня, — сказала она, с трудом переводя дыхание, — я, правда, умею грести.

— Ничего страшного.

— Я хочу еще раз попробовать, — настаивала Джози. — С вашими руками вам… — Она не договорила.

— Мои руки в полном порядке, — сказал Тиб. — Я управлюсь за нас обоих.

— Я знаю, что управитесь, — вырвалось у Джози.

Она смирно сидела на корме, пока они не подошли к сияющей яхте. Величественный британец-матрос, наклоняясь над полированными поручнями, спросил:

— Кто хочет видеть сэра Джона Бергойна?