Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа

Это откровение Паллины меня словно обожгло. Да, конечно, это правильно, это естественно, это нормально; они занимаются этим – точь-в-точь так же, как когда она была с Полло.

– Да и к тому же Банни был большим другом…

– Да, другом Полло, знаю, мы с ним действительно были очень близки.

– Паллина, тебе были близки все… – говорю я ей с намеком.

– Да, правда, и некоторые даже подкатывали ко мне сразу же, но не он. Он проявил себя настоящим другом, был всегда со мной рядом, часто ходил со мной на могилу Полло, всегда говорил о нем хорошо. Он плакал вместе со мной. Да и потом… Может, ты этого и не замечаешь, но прошло много времени, и он изменился вместе со мной. Однажды он мне сказал: «Ты сделала меня лучше». И я ему ответила: «Но ты в любом случае стал бы лучше». А он продолжил: «Нет, это у тебя есть эта невероятная способность делать людей лучше. Полло стал бы еще лучше меня…» Потом он ушел, а я расплакалась, потому что в этих его словах я почувствовала всю его любовь не только ко мне… Но и к Полло. Это правда, Полло, может, и стал бы лучше него, но его, к сожалению, больше нет.

Паллина пытается взять бутылку, но это делаю я, подливая ей шампанское. И она его быстро проглатывает, словно благодаря этому вину она хотела бы забыть или хотя бы перевернуть страницу. Потом она закрывает глаза – может быть, потому, что шампанское немного пощипывает, или потому, что на глаза наворачиваются слезы. Но потом она сразу же становится всегдашней Паллиной.

– Ну да ладно, хватит говорить обо мне. – Она мне улыбается, светлеет, ставит стакан и начинает подпрыгивать на диване. – Послушай, а вот это я действительно хочу узнать! А она? Она-то тебе что сказала?

– Кто она?

– Она!

– Но кто?

– Как это кто? Ничего себе! Не прикидывайся дурачком! Она, она, Баби. Кто же еще? Ну и как? Что она тебе сказала? Она закатила тебе скандал? Нет, она теперь уже совсем сбрендила и, берегись, способна и впрямь тебе его закатить! Так вот, я не знаю, знаешь ли ты… – У Паллины меняется выражение лица. – Но она мне позвонила, я ее уже сто лет не слышала, и пригласила меня к себе в гости. У нее потрясающая квартира около проспекта Триеста, на площади Капрера, ты это знал?

– Нет.

– Ну тогда слушай. Прихожу я, значит, к ней. А она живет в огромной квартире с террасой на верхнем этаже, великолепно обставленной. Но Баби мне говорит, что хочет поменять обстановку, хочет, чтобы она была немного посовременней. Просит меня составить для нее смету на занавески, диваны, ковры… – Паллина ее передразнивает: – «Хочу в корне изменить это так, как я хотела бы сделать это со своей жизнью».

Потом Паллина бросает на меня взгляд и говорит:

– Слушай, а ты серьезно ничего не знаешь?

– Нет, ничего, я же тебе сказал, что ничего не знаю…

– Ладно. Короче говоря, вначале я подумала, что она шутит, но она-то делала это всерьез! Она полностью поменяла всю обстановку, теперь там все как с иголочки, и муж ей все это позволил. Она хотела поменять и детскую. А ребенок у нее прелестный, воспитанный, симпатичный, увлекающийся…

Вдруг мне приходит в голову, что Паллина, может быть, что-то поняла, но, к счастью, она, и глазом не моргнув, рассказывает дальше. Я тоже отпиваю немного шампанского и немного расслабляюсь.

– Комнату я переделала и ему тоже, но слегка, не травмируя его, потому что те двое уже думают…

– Что?

– Не знаю, может, расстаться. Насколько я поняла, они часто ссорятся.

Я с облегчением вздыхаю, она пожимает плечами.

– Но вообще-то я не знаю, мне всего лишь показалось, может, я ошибаюсь. Короче говоря, я делаю всю эту работу, и она уже после первых поставок мне платит, сразу же выплачивает мне гонорар, не требуя от меня счета, то есть я ей прислала его позже, чего никогда не случалось. Иногда приходилось сражаться, выбивая деньги, а иногда их даже и не выбьешь… Причем не платят именно друзья, или с ними больше мороки. А вот она преспокойно, как ни в чем не бывало, сразу же выплатила мне всю сумму.

Я выпиваю еще шампанского.

– Ну и отлично, сразу видно, что свою работу ты сделала отлично. С другой стороны, у них очень красивая квартира; наверняка даже и там тебе удалось сделать что-то хорошее.

Паллина улыбается.

– Да, но та квартира в этом совершенно не нуждалась! Однако Баби мне позвонила и разговаривала со мной как с какой-то знакомой: я уже не была «ее Паллиной», как она когда-то говорила… Клянусь тебе, вначале мне было не по себе, но потом я себе сказала: «Слушай, плюнь, сделай свою работу и получи деньги, потому что, если не сделаешь ты, ее сделает кто-нибудь другой». Но мне было так грустно…

– Ничего, бывает. К тому же, вы, женщины, так непостоянны в своей дружбе.

– Смотрите-ка, какой философ! Видишь ли, когда я отправилась к ней, то уже знала, чего она хочет. Но она спросила меня об этом не сразу; сначала она хотела дать мне работу. И я подумала: «Отлично, так ты мне платишь, чтобы я прикидывалась дурочкой?» Ну я ею и прикинулась. Она хотела узнать про тебя. Заплатив мне за работу, она мне сказала: «Давай-ка посидим и чего-нибудь выпьем, как в старые времена». Так мы попили пива, а потом она меня спросила о том, про что хотела узнать с самого начала: «Ты ничего не знаешь про Стэпа?»

– И что ты ей ответила?

– Правду, я всегда говорю правду: «Я его уже сто лет не видела». – Паллина улыбается и разводит руками. – Но это же правда! Извини, но я тебя так давно не видела!

– Да, конечно, но ты и так все знала. Рим – большая деревня, не правда ли?

– Только для того, кто умеет находить хороших осведомителей, а у нее, как видно, их нет! Но я совсем не шпионю… Так что я ей ничего не сказала – взяла деньги и ушла.

– А при чем здесь шпионить? Свадьба – мероприятие публичное, о ней могут знать все, мы даже дали о ней объявления.

– Правда? Ну тогда пусть ей сообщит об этом кто-нибудь другой! Нельзя же снова появляться в жизни человека, когда тебе заблагорассудится и взбредет в голову! Я потеряла Полло, мне было так плохо, а вот она вместо того, чтобы быть со мной рядом, взяла и исчезла, так что я потеряла и мою лучшую подругу. С одним различием: она, если бы захотела, могла бы ей быть, потому что она еще жива.

Суровая, нетерпимая, безжалостная, но на самом деле оскорбленная. Баби навредила даже здесь. Паллина смотрит на меня с любопытством.

– Ну и что ты думаешь? Думаешь, что она засранка?

Я улыбаюсь:

– Немного.

– Черт, да она хуже своей матери. А ведь мы были подругами! Да и потом, это же я вас познакомила, разве нет? Может, она мне кое-что должна.

– Она же заплатила тебе за дизайн обстановки.

– Иди к черту, Стэп.

– Да ладно, я пошутил! Все-таки если есть человек, который может предъявлять тебе претензии, то это я.