Резьба по живому - Ирвин Уэлш

– Чё?..

– Расскажи мне за нее.

– Я, блядь, не… – начинает Пауэр, а потом в ужасе вопит: – НЕТ! – когда Бегби ножом прорывает полотно. Он изрубает картину в клочья и зашвыривает ошметки под стол.

Потом снимает со стены другую.

– Может, за эту больше помнишь?

Тайрон сосредоточивается, вытягивая шею вверх и стараясь побороть новую волну ужаса. Эта художественная коллекция – его подлинное наследие. Он смотрит на картину, затем на Франко.

– Это ранний… ранний Мёрдо Мэтисон Тейт, – говорит он, и при каждом слове зубило впивается ему в лицо, которое перекашивается от боли, – он как раз закончил Колледж искусств Глазго… а потом уехал в Италию… Тоскана… Умбрия…

– Вот же фартануло кексу.

– Я одного не понимаю, – ноет Пауэр. – За что? Я ж тебе помог! На похоронах, с Моррисоном!

– Та он хуй без палочки. Ты пытался накрутить меня против Антона. Но я сделал, как ты хотел, потому что меня это устраивало. А щас меня устраивает вот это, – отвечает Фрэнк Бегби. – Пойми, ты никада мине особо не нравился.

Тайрона закручивает водоворот бешеной злобы, пересиливающей ползучий страх и муторную боль.

– Та я ж подобрал тебя, сука, на улице! Дал тебе работу, когда ты еще тупорылым клоуном был.

– Тут побывала моя хозяйка. Зря ты ее сюда привез.

– Я ж ей помогал! Я ее и пальцем не тронул!

– Без разницы, помогал ты ей или нет. – Бегби держит картину в вытянутой руке, прищуриваясь. От этого жеста на Тайрона снова накатывает дурное предчувствие. – Ты привез ее сюда и впутал. Этого я не могу допустить.

– Я помогал ей найти тебя! Девчонка была в беде! Я ее не обижал, Фрэнк, – умоляет он.

Пауэр успокаивается, когда Бегби опускает картину и кладет под стол.

– Знаешь, что самое хреновое в жизни? Когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал. Ты поступил так с малы́м Антоном. И ты поступил так со мной.

– Ччёооа… та я никогда, – всхлипывает Пауэр, и кровь капает с его шеи и лица на стол, собираясь темной липкой лужицей на полированной поверхности красного дерева. Теперь он словно скукожился от страха: Бегби понимает, что Тайрон снова превратился в того толстого пацаненка, которого все чморили, пока он сам не стал всех вокруг чморить.

– Ты сказал, что я отчекрыжил кой-кому руку – мудаку этому, Охотнику. А это был просто кусочек пальца, нах, – сварливо уточняет он. – И ты нас, сука, подставил на том дельце в Ньюкасле. Ты был в курсах, что у нас замес.

Перегретый мозг Пауэра лихорадочно цепляется за возможность вывести Бегби из заблуждения насчет этого старого дела.

– Нихуя… это Донни Лейнг все замутил…

– Но его тут нету, и никто не знает, что с ним, – говорит Бегби, отстегивая руки Пауэра, хватает правую и прижимает к столу ладонью книзу.

– Ты все не так понял, – ревет Пауэр, нащупывая опору, но не успевает этот шкаф сжать руку в кулак, Бегби выдергивает из столешницы нож и загоняет ему в тыльную сторону ладони, пригвождая ее к дереву.

Дэвид Пауэр не чувствует боли в руке: лишь на легкие обрушивается град битого стекла. Он пытается сопротивляться, немного качнув другой рукой, но движения ограничены гвоздями, которыми он прибит к столу.

Бегби берет огромный мясницкий нож и размахивает им над головой Тайрона.

– НЕ… ФРЭНК… ПОЖАЛУЙСТА…

Тот обрушивает тесак на запястье Пауэра и отрубает его: культя подлетает вверх, отдельно от кисти, пригвожденной к столу, и струя алой крови, пульсируя, бьет через всю комнату. Бегби успевает отскочить, чтобы его не забрызгало. Он подходит к Дэвиду Пауэру сзади, и тот чувствует, как Фрэнк приподнимает его правую ногу и снимает с нее обувь и носок.

– Стой… – стонет несчастный Пауэр, отворачиваясь от разъединенных ладони и запястья, и решает, что лучше закрыть глаза, чем наблюдать, как его теплая липкая кровь стекает с деревянного бруса на стол, наполняя ноздри металлическим запахом.

– А хули мне стоять? Потому что причинять боль ближнему – это непрально? Ты так не считал. Или потому что у тебя есть бабки? Так это тем более не основание.

– Фрэнк… мы ж были друзьями… – Тайрон жалко мечется в своих путах. Он закатывает глаза, и видны лишь вздрагивающие белки в красных прожилках. – Что за херню ты творишь?.. – Он переходит на истеричный писк и зажмуривается, пытаясь от всего отрешиться.

Франко забивает на него и достает зажигалку. Подносит пламя к полотну на стене, над сервантом из орехового дерева. Он вспоминает, как Тайрон говорил, что это непревзойденная работа Мёрдо Мэтисона Тейта, «Лес над Гариохской бухтой».

– Масляная краска и, по ходу, сделана из каких-то горючих веществ, – размышляет он. – Угу, спорим, эта красава вмиг займется и превратится в груду жирного застывшего дерьма. – Он злорадно смотрит на Тайрона. – Тем более что я облил ее и всю комнату бензином.

Спинным мозгом чуя, что Франко опять снимает картины со стен, Тайрон открывает глаза и косится по сторонам: его худшие опасения подтверждаются.

– Нет! Делай со мной что хочешь… – говорит он, задыхаясь, грудь его сотрясается, и он икает от кислой отрыжки, – только не трогай картины… только не эти работы… ими должны наслаждаться грядущие поколения! Ты ж художник, – умоляет он, – ты ж должен врубаться!

– Не-а, – глаза у Франко – точно цветные камни, – по приколу их малевать. А что происходит с ними потом, по барабану: ты уже работаешь над следующей.

– АХ ТЫ Ж СУЧИЙ…

Дейви Пауэр так и не заканчивает фразу, потому что Фрэнк Бегби снова вставляет на место кляп с шаром и смотрит, как окровавленное лицо бывшего босса еще больше краснеет и раздувается. Обрубок по-прежнему кровоточит: густое бордо сочится на стол, собирается там и непрерывной струйкой стекает на полированные половицы.

– Дыши спокойно… носом, – советует Франко. – Или многовато марафета в шнобель натолкал, братишка? Хотя тут скоро все равно нечем будет дышать. Помнишь «Мышеловку»? Игра такая для мелюзги. Прикололся тут по ней недавно – напомнило как раз в тему. Не успел все продумать до мелочей, время-то поджимало, но при таком раскладе нехуево получилось, – бодренько объясняет Фрэнк Бегби, подходит и выдергивает пару гвоздей, которыми прибита нога Пауэра, приподнимает ее и просовывает под табуретик, который ставит на стол, туго обвязывая стопу веревкой. – Главное – не рыпайся, – инструктирует Франко, снова обходит Тайрона и тычет пальцем ему за спину. – Тебе не видно, но к пальцу на ноге у тебя привязана веревка. Если рыпнешься…

Из желудка у Тайрона поднимается желчная рвота, которая, упираясь в кляп, стекает обратно и обжигает пищевод: Пауэр следит за взглядом Франко и видит целый ряд крюков с ушками, привинченных к стене. Похоже, через все протянута веревка. Другой конец привязан к горящей свече, стоящей в миске с бензином. А миска стоит на серванте, прямо под «Лесом над Гариохской бухтой».