Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда и Николай Зорины

– Значит, Игорь вам подсказал этот шпионский план?

– Да, и не только подсказал, отчасти сам осуществил. Это он снял коттедж в «Теремке», он и документы туда отвез.

– А звонил мне кто?

– Звонила я, но Игорь сидел рядом, да и весь разговор мы с ним перед этим обсудили: что я скажу вам, как следует мне ответить, если вы предложите то-то и то-то. Он был полностью в курсе всего. Без его советов мне было бы трудно справиться. Он мною руководил, фактически вел все дело. – Аграфена Тихоновна опять растроганно улыбнулась. – Я ему очень доверилась и была так благодарна! Но потом… потом решила встретиться с вами напрямую. Он даже и не знал, что я поехала на встречу с вами.

– Почему же вы ему не сказали? Перестали доверять?

– Нет, что вы! Дело не в этом.

– А в чем?

– Да, собственно, ни в чем, это был просто порыв. На меня напало тогда такое отчаяние и… В общем, бездействие просто убивало. Ну, я позвонила вам и приехала. Вот и все.

– А чья инициатива – обратиться к частному детективу, его или ваша?

– Моя. Мне нужно было точно знать, убита моя дочь или сама убийца. Ну, вы знаете мои мысли, я вам говорила. Хотела найти частного детектива, но не представляла, как за это взяться. Поговорила с Игорьком, попросила у него совета, а он предложил план.

– Понятно.

– А вы… – вдруг насторожилась Аграфена Тихоновна, – вы в чем-то подозреваете Игоря?

– Ну… – Андрей замялся, – я просто спрашиваю.

Нельзя ее было сейчас расстраивать, тем более что все его догадки и выводы на данный момент оставались совершенно бездоказательными. Вполне может быть, что он очередной раз ошибается. Чтобы перевести разговор на другое, Андрей снова взял в руки французскую книжку.

– Что вы читаете?

– Это Сонечкины стихи, – с готовностью и тоже обрадовавшись перемене темы, начала объяснять Аграфена Тихоновна. – Игорек перевел на французский. Подарок ко дню рождения приготовил.

– Вот как!

Андрей открыл книжку – из вежливости, без всяких мыслей, – и натолкнулся на поздравительную надпись: «Дорогой моей Сонечке от Игоря». И тогда для него самого совершенно неожиданно возникла новая цепочка ассоциаций: письмо к «деревянному королю» – их разговор с Соней – предсмертная записка Романа Королева – графологическая экспертиза. Одним из основных доказательств виновности Сони, собранных Родомским, были показания графологической экспертизы. Но что, если экспертиза была проведена не особенно тщательно, эксперт ошибся? В письме к «деревянному королю» Соня прямо обвиняла Артемия в том, что он вполне способен убить ее мать, но при их разговоре она возмутилась такому предположению с его стороны и категорически его отвергла. Он тогда еще обратил на это внимание, но не смог объяснить себе такого несоответствия. Но ведь несоответствие может объясняться очень просто: Соня не писала Артемию Польскому, это сделал кто-то другой от ее имени и ее почерком. Умышленно сделал, рассчитывая на то, что Польский письмо сохранит и его найдут – он, частный детектив Никитин, найдет или милиция. И вовсе не Артемия хотели подставить этим письмом, как он тогда подумал, а Соню. То есть представить дело так: Соня пытается замести следы своего преступления и подставляет письмом Польского. Но бравые ребята сыщики этот вариант легко вычислили бы.

– Аграфена Тихоновна, вы не могли бы на пару дней одолжить мне эту книжку?

– Не знаю… Мне бы не хотелось… Но если вам это важно… Хорошо, возьмите. – Старуха с сожалением протянула ему книжку. – Только, прошу вас, не потеряйте.

– Что вы! Конечно!

Андрей убрал книжку в сумку, боясь, что она передумает.

– Ну, выздоравливайте, Аграфена Тихоновна. Всего доброго.

Поднялся и хотел сразу уйти, но она его задержала.

– Подождите, Андрей Львович! Вы… Мне кажется, что вы что-то от меня скрываете. Не надо меня щадить, вы меня только мучаете тем, что недоговариваете. И… разве может произойти что-то еще более страшное, чем уже произошло? Вся моя семья погибла, Сонечка между жизнью и смертью, эти ужасные подозрения, возводимые на нее. Что же еще? Что еще случилось?

– Не надо волноваться, Аграфена Тихоновна. – Андрей успокаивающе погладил ее по руке. – Ничего не случилось. И я от вас ничего не скрываю, потому что и скрывать пока еще нечего.

Андрей решительно повернулся и пошел из палаты.

– Меня завтра выписывают! – зачем-то прокричала она ему вслед.

Сны меня простили. Не сразу, не вдруг. Но однажды простили. И тогда я поняла, в чем состоит мое спасение: жить во сне. В моих снах так хорошо все разрешилось: девочку Соню, которая когда-то писала стихи и оттого была больна и несчастна, разбудил звонок в дверь, она открыла, и началась новая прекрасная жизнь. Соня-поэт стала просто девочкой Соней, Артемий Сергеевич, добрый дядя Артем, купил загородный домик, и каждое воскресенье они всей семьей отправляются к нему в гости. Вероника встретила мужчину своей мечты, человека во всех отношениях достойного, скоро у них будет свадьба. Мама и папа… В общем, у них тоже все хорошо.

Мне это снится. Но когда я просыпаюсь, продолжаю грезить, жить снами. Лежу, не открывая глаз, думаю о них, как о живых, расстраиваюсь оттого, что Веронике попалась бестолковая портниха, свадебное платье было слегка испорчено. Переживаю за Артемия Сергеевича: пора бы и ему обзавестись семьей. Подсказываю маме, в какой цвет лучше покрасить волосы. Играю с папой в шахматы… И снова засыпаю, а во сне – а во сне все наши проблемы и мелкие невзгоды разрешаются сами собой.

Мне хорошо с ними, с моими мертвыми, – мы друг друга простили и теперь отлично уживаемся. Но мешают живые. Меня то и дело насильно пытаются вывести из снов, не желая понимать, что сны – мое единственное спасение. Даже бабушка этого не понимает, все и всегда понимающая бабушка. И Андрей, еще один мой светлый счастливый сон, не понимает. И влюбленный в меня Денис – я ведь знаю, что он влюблен, – не хочет понять. Они то и дело меня тормошат, пытаются развлекать, лезут с утешениями. Меня не нужно тормошить – я и так живу, живу полной жизнью, и не нужно развлекать – мне нисколько не скучно, а утешать вообще бесполезно – утешиться человек может лишь сам: простить себя и принять прощение.

А впрочем, я не очень права на их счет. Они тоже хотят меня простить и принять прощение. Давно уже подбираются к этому. С их точки зрения, пьеса не доиграна до конца, не завершена, требуется финал. Знаю я их финал, только мне до него нет дела. Потому что… Ну, хотя бы потому, что он не подходит к этой пьесе, не верен по сути, по глубинной своей сущности. Они думают: мы нашли убийцу, доказали его вину и тем самым оправдали тебя, прости нас, что изначально мы думали по-другому, тогда и мы тебя простим. Простим друг друга и заживем счастливо не во сне, а наяву, раны со временем затянутся, совесть больная залечится. Главное для них – что не я убила. Но ведь убила я.