Затмение - Ольга Гуляева

С ней произошли разительные перемены, я даже не заметила, в какой момент это случилось. Сейчас рядом со мной сидела растерянная Жанка, теребила свой вязаный шарф, явно волнуясь и собираясь с мыслями. Она подняла глаза на меня, и они были полны тревоги, черты лица смягчились, губы дрожали.

– Прости Рит, – Жанка дрожащим голосом прервала тягостное молчание. – То, что я тебе сказала… Я не имела этого в виду. Да, можно было предположить, что ты упиваешься своим сегодняшним положением, властью и могуществом своего нынешнего супруга, что тебе давно плевать на меня, на Жана и всех, кто когда-либо осмелился пойти против воли Жданова…

– Жанна. О чём ты говоришь? Ты же прекрасно знаешь, что когда-то я была первая готова сорвать все его планы, я собиралась сбежать от него вместе с вами, я мечтала об этом. Но сейчас у меня такие обстоятельства… Я пока зависима от него во многом, но ты же знаешь…

– Да, Марго, я знаю. Ты не должна оправдываться передо мной. Я видела твои глаза там, в магазине, когда ты увидела меня, я знаю тебя достаточно хорошо и поэтому верю в искренность твоего порыва. – В её голосе снова зазвучали неприятные снисходительные интонации.

На секунду мне стало неприятно, что Жанка действительно могла подумать, будто я предала их. Однако я проглотила это и не подала виду, что задета. Жанна между тем заговорила более спокойно и мягко:

– Я виновата перед тобой. Мы оба виноваты, но я буду говорить за себя. С того самого дня, когда мы покинули базу, я не могла отделаться от этого навязчивого, липкого чувства вины. Я долгое время успокаивала себя тем, что, если бы мы тогда задержали вертолёт даже на несколько минут, то попались бы все, всем бы нам было несдобровать. Неизвестно, какое бы ещё наказание он придумал для нас. С тобой же всё было ясно. Тебя бы он не наказал ничем, кроме как совместным с ним проживанием, а нас… В общем, вот так я себя оправдывала. Мы приземлились примерно через два часа лёту в какой-то глуши. Как выяснилось, километрах в ста пятидесяти от Москвы. Я всю дорогу плакала. Жан молчал, опустив голову…

При первом упоминании о Жане тёплая волна пронзила меня насквозь. Я живо представила, как Жан тогда сидел в вертолёте и переживал те же эмоции, которые одолевали меня, когда я осталась одна на горячем асфальте вертолётной площадки.

– Это был небольшой городишко где-то недалеко от Московской области, – продолжала свою историю Жанна. – Там жил Геннадий, пилот вертолёта, помнишь? – Я кивнула. – Он сильно симпатизировал мне ещё там, на базе, и вызвался помочь нам ещё раз. У него в распоряжении имелась пустующая однушка на окраине городка. Мы с Жаном и Ларисой обосновались там. Геннадий навещал нас в течение трёх дней, приносил продукты, мы все вместе пытались продумать дальнейший план действий. Гена подкатывал ко мне – очевидно, ждал благодарности за свою отвагу и помощь. Ну, может, подкатывал – это, конечно, грубо сказано, я действительно ему нравилась и он, видимо, строил какие-то планы на совместное будущее. Но спустя три дня он пропал, очевидно не по своей воле. Мы заволновались, оставалось только гадать: вышел ли на наш след тот, кто стал причиной исчезновения Гены? Идти нам было больше некуда. Без документов, денег, без знакомых – мы были никем в этом захолустье. Нарвись мы на милицию, им не составило бы труда вычислить в нас бывших осуждённых, а попасть-таки наконец в тюрьму, которой мы когда-то чудесным образом избежали, нам очень не хотелось. Быть обнаруженными Ждановым, вернее его людьми, которые, в чём я абсолютно уверена, покончили с Геннадием, тоже не лучшая перспектива. Мы, как загнанные звери, сидели в этой сырой дыре и ждали непонятно чего, вздрагивали от каждого шороха. Но шли дни, а ничего не происходило. Мы потихоньку стали выбираться «в свет» – за теми же продуктами или средствами гигиены. Лариса установила связь со своими родственниками, и кто-то из них выслал ей денег, на которые мы прожили ещё несколько недель. В итоге кто-то из её друзей или родственников предложил ей поселиться в загородном доме где-то в Московской области. Она решила рискнуть, предложила нам перебраться вместе с ней, но мы решили, что это временное укрытие будет пока понадёжней. Так мы остались жить вдвоём с Жаном.

Я напряглась при этой фразе. Жанна взяла паузу, глубоко вздохнула. Нехорошее предчувствие закралось мне в душу. Что это? Укол ревности? Зависть? Да! Я слушала её – и мне хотелось оказаться на её месте. Пусть даже в такой безвыходной и тяжёлой ситуации, но зато рядом был бы Жан. Ведь до этого мы целый год виделись только урывками, практически не имея возможности дотронуться друг до друга, обняться. Для них это время было испытанием, а для меня было бы великим счастьем. И мы вдвоём с Жаном наверняка нашли бы какой-нибудь выход.

Вообще, услышанное с трудом укладывалось в моей голове. Как такое возможно, чтобы Жан находился так долго в этой дыре и ничего не предпринимал? Хотелось, чтобы этому было только одно объяснение – его тоска по мне. Иначе как такой человек – сильный духом, независимый – мог просто сидеть, сложа руки?

Я поняла, что бесполезно спрашивать у Жанны, не обдумывали ли они попытку вызволить меня с базы. А ведь именно об этом я мечтала долгие месяцы, проведённые в одиночестве. Как Ассоль, ждущая своего принца, я смотрела в небо и представляла, что сейчас появится вертолёт с тем же великодушным пилотом Геннадием, а его пассажиром будет Жан, который заберёт меня с собой. Но ничего подобного не происходило и, судя по рассказу Жанны, не могло произойти. «Остались жить вдвоём», – стучало у меня в висках. Что же дальше? О чём ещё поведает мне подруга?

– Рита, ты имеешь право знать всю правду, и я ничего не утаю от тебя. Я знаю, что ты не остановишься и захочешь разыскать Жана. Но прежде ты должна понять, нужно ли тебе это.

О чём она говорит? Нужно ли мне разыскать любовь всей моей жизни? Она права, я не остановлюсь на разговоре с ней. Или она хочет предупредить, что Жан за эти годы, так же как и она, изменился до неузнаваемости?

– Мы стали любовниками, – донёсся до меня низкий почти чужой голос. – Нет, мы не полюбили друг друга. Это случилось как-то спонтанно, механически, без чувств и эмоций. От одиночества, страха и безысходности. Возможно, нам обоим захотелось человеческого тепла, я не знаю. Жан вообще целый год прожил в клетке. Это была просто «физика», животный инстинкт. А мне… мне нет оправдания. Я возненавидела себя после первой же ночи, проведённой с ним. Ещё до этого внезапного порыва я пыталась заговаривать о тебе, но он прерывал меня с первого слова. Тема о тебе стала запретной. И ты знаешь, почему я никогда не хотела бы с тобой встретиться и почему я совсем не обрадовалась, увидев тебя? Потому что, даже думая о тебе, я вспоминаю, какое я ничтожество.

Жанна замолчала. Я давно ждала, когда же она замолчит, но у меня не было сил остановить её. Теперь мне гораздо приятнее было слушать, как включённые дворники скребут по сухому стеклу – осадки прекратились. Что-то оборвалось внутри меня – я ощутила это почти физически, – что-то взращиваемое мною в себе последние шесть долгих и непростых лет. Всё это время я думала, что на свете существуют два дорогих и близких мне человека – подруга, у которой я так давно хотела разрыдаться на плече, рассказать ей абсолютно всё, что происходило со мной в последние годы, и любимый человек, которого нестерпимо хочется обнять и шептать о бесконечной любви. Этим я жила и благодаря этому не сломалась. Однако этих людей давно не существовало в природе, по крайней мере таких, какими я их себе представляла. Оказывается, они предали меня самым подлым образом и даже не планировали когда-нибудь меня увидеть. Наоборот, надеялись, что судьба сжалится над ними и избавит от встречи со мной. По крайней мере, Жанка созналась, что это именно так. Очевидно, Жан испытывает то же самое. По словам Жанны, он даже не хотел говорить обо мне. Почему? Он действительно так сильно негодовал из-за моего сожительства с Владом или его, как и Жанну, мучило чувство вины по поводу того, что они оставили меня одну на базе? Он что-то кричал мне из вертолёта, когда они улетали. Что это было? Спросить сейчас у Жанны – нелепо и неуместно. Да и какое это имеет значение сейчас, после всего услышанного?