Придуманные люди с острова Минданао - Лев Минц

Я, конечно, понимал, что под идиллически-уютной ряской водятся свои проблемы. Но… Люди улыбались, охотно — хотя и не всегда понятно — отвечали на вопросы, вежливо обслуживали, но не проявляли желания подсесть к столику и поговорить по душам.

…Как-то я шел по чаршии (она же главная улица) в Струге, крупном приозерном городе к северо-западу от Охрида. Чаршия была прямая, светлая и мощенная по-европейски брусчаткой. Правую ее сторону составляли довольно высокие, современные, но приятные на вид дома. Левая была ниже и старше. Терраса кафе на правой стороне вполне была бы уместна в Будапеште или в Вене.

Официант — в смокинге и бабочке. Обслуживал он без балканской некоторой фамильярности, очень по-центральноевропейски. Чай, увы, вкусом тоже напоминал одноименный напиток в Будапеште, где его обычно пьют только при простуде. За столиками сидели несколько приличного вида мужчин. Они пили кофе-эспрессо и разговаривали.

Разговаривали они с посетителями другого кафе — на противоположной стороне улицы. Там под английской (с небольшими ошибками) вывеской «Бар Голивуд» расположились на балконе второго этажа местные бонвиваны. Разговор шел через мою голову, ибо я сидел близко к кромке тротуара, и время от времени в него вступал официант (что никак не отражалось на его готовности в любой момент прийти на помощь гостю).

Не могу сказать, что я понимал все (или даже многое), но смысл улавливал: люди обсуждали нечто криминальное, часто повторяя: «С чорапи на главите!» Я представил себе «чорап» — местный шерстяной чулок домашней вязки и ужаснулся: напялив на голову этот жесткий и не эластичный предмет национального костюма, человек становился способным на любое злодеяние. Правда, как его напялить, когда он на ногу-то налезает с трудом? Тогда я покинул уютное кафе, да и город Стругу в неведении: влезать в чужую беседу было неудобно.

Я забыл, что существует одно место, где можно получить ценные сведения о стране, городе и соседях. Я имею в виду парикмахерскую, которых в Македонии, как я говорил, видимо-невидимо. Идти мне туда было незачем, хотя, проходя по улицам, я видел в открытых дверях этих заведений, что там не только стригут, но и бреют.

И вот, проходя по охридской чаршии, я услышал из окна — как раз вровень с моим ухом — ту же реплику: «С чорапи на главите!» и остановился как вкопанный. Единственным основанием для того, чтобы войти, сесть и разговориться с мастером, были мои усы. Их стоило подправить. Я решил, что в чем, в чем, а в усах на Балканах разбираются и относятся к ним серьезно, — и не ошибся.

Меня усадили, подстригли усы и подровняли их прекрасно и, предварительно осведомившись, как долго я останусь в юроде, не взяли денег: отдам сразу за несколько раз. Но — главное — я сидел на равных со всеми и в меру взаимопонимания участвовал в беседе. Тут, кстати, не все ждали очереди, а просто собрались поболтать и даже попить кофе.

Я спросил: за что людей подвергли пытке, натягивая на головы жесткие чорапи? Оказалось, они сами натянули обычные чулки, которые тоже зовутся чорапами. Но зачем? Как зачем? Гангстори! Бандиты!

И я услышал историю, которую с содроганием обсуждала вся страна уже несколько месяцев. Два злодея в чулках на головах и с пистолетом зашли в «менувачницу», где меняют валюту, забрали тысячу «немских марок» и много денаров и скрылись. Через двадцать минут их поймали и выпороли в полиции — прежде чем выпороли родители, которым бандитов отдали под расписку. Теперь все обсуждают: отдадут их под суд или обойдутся двукратной поркой?

Я стал ходить в берберницу каждый день и в жизни не имел таких ухоженных усов.

…На этот раз мастер обещал мне встречу с учителем-краеведом: он живет рядом и по выходным приходит подстричься.

По случаю выходного дня набережная полна была приодетого народа — гуляли целыми семьями. Стояла на приколе моторная лодка, и в ней спал укрытый прекрасным блейзером с золотыми пуговицами человек, заслонив лицо капитанской фуражкой. Местные полиглоты-таксисты предлагали услуги на многих наречиях ближнего и дальнего зарубежья. К памятнику Кириллу и Мефодию подъехали новобрачные.

В парикмахерской обсуждали футбол и проблемы соседнего Косова. Учитель прийти не смог, но оставил для меня свою брошюру об Охриде. В ней он доказывал, что этимология имени города от слов «во хрид» — «на холме» или «в крепостных стенах» — не совсем верна. Когда побежденные и ослепленные византийским императором македонские воины возвращались домой и ковыляли в гору, они стенали: «Ох, риде!», что значило «Ох, горе!»…

То, что обилие парикмахерских в Македонии явилось для меня открытием, — неудивительно. Сколько я ни читал географических справочников, нигде в них столь важный для общественной жизни институт, как парикмахерская, не отмечен («Страна обладает развитой сетью цирюлен…»).

Удивительным было другое. Македония остается загадочной страной, несмотря на обилие посвященной ей литературы. Впрочем, иной раз мне кажется, что не «несмотря», а именно благодаря этому обилию. Ибо каждый автор имеет свою точку зрения, напрочь исключающую другую.

Само имя страны — Македония — в нашем сознании прочно связано со славой Александра Македонского и великой его империей. А потому, на первый взгляд, бурная реакция соседней Греции, вызванная самим выходом на международную арену Республики Македония, представляется закономерной.

Называйтесь Славянской Македонией, Македонией (б. югославской), Вардарской (по имени реки, на которой стоит столичный город Скопье), в конце концов, но оставьте в покое нашу историю! Еще больший эллинский гнев вызвало намерение назвать здешнюю валюту «стартером», как в империи Александра.

Крик стоял такой, словно македонцы вознамерились пасти своих овец на горе Олимп! Миролюбивые македонцы решили не обострять и без того обостренные отношения и остались — как при Югославии — с динаром (правда, через «е» — «денар»).

Вот только когда вспомнишь, что древнюю Македонию — задолго до Александра и отца его Филиппа — не допустили на всеэллинские Олимпийские игры именно за то, что македонцы — не греки, начинаешь понимать, что проблемы на Балканах существовали вечно. И нелегко разрешимы…

Что лезть в глухую древность! Даже на такую простую вещь, как существование македонского языка, и то нет единого взгляда. Болгары, которые вообще-то относятся к македонцам хорошо, иной раз напрочь утрачивают свое прославленное в Габрове чувство юмора, стоит лишь их спросить: существует ли македонский язык? Аргументы, приводимые ими, как правило, просты и исчерпывающи.

Выясняется, что почти у каждого отец — македонец, или мать, или оба родителя, или, на худой конец, один из дедушек. Или бабушек. Тот же бедняга, у кого нет македонских предков, приведет в пример кого-нибудь из болгарских классиков или исторических деятелей, конечно же, македонцев.

— И после этого, — спрашивает болгарин, укоризненно глядя на собеседника, — вы будете говорить, что у них есть отдельный язык?

У македонцев же, наоборот, есть для такого случая прадедушка или бабушка родом из глубоко болгарских мест: