Пророк - Итан Кросс

– А ну‐ка заткнитесь, не портите момент! На чем я остановился? Ах да. Вот как работает «испанский осел»: я задаю вопросы и, если вы не отвечаете, подвешиваю к вашим ногам дополнительный груз. Острая грань «осла» врезается в вас все глубже. Боюсь, сама конструкция устройства предполагает, что первым следствием вашего упорства станет медленная кастрация.

– Отпусти меня! Пожалуйста, отпусти!

– Просто отпустить? И конец веселью? Нет, считайте, что мы проводим научный эксперимент. Вы крутой парень, Кроули. Давайте проверим, сколько времени нам потребуется, чтобы превратить реально крутого парня в маленькую девочку.

Кроули завизжал, попытавшись сдвинуться с клина, и острый край тут же впился в его плоть. Кроули перенес вес на один бок, явно рассчитывая перевернуться. Акерман схватил его за щиколотку, восстановив равновесие.

– Похоже, это не так просто. Знаете, я вспомнил. Допросом обычно занимались два человека, а мне приходится действовать в одиночку. Таким образом, если я вешаю груз на одну ногу, мне нужно будет быстро переместиться на другую сторону, чтобы распределить вес равномерно. Вот что меня тревожит: эти небольшие нарушения симметрии могут ускорить процесс. Однако нам остается только ждать, что произойдет. Итак, приступим.

Акерман приобрел два комплекта обрезиненных грузов для штанги общим весом по двести двадцать пять фунтов. Пока Кроули не пришел в себя, Акерман продел веревку через отверстие в каждом блине, и теперь их можно было привешивать к крюкам, выступающим из браслетов на ногах жертвы. Средневековые инквизиторы для таких целей использовали пушечные ядра, но вполне годились и блины для штанги. Акерман надеялся, что грузов окажется достаточно, хотя и не знал наверняка, сколько именно должно составить отягощение в фунтах, чтобы разрезать человека пополам.

Кроули продолжал сопротивляться, однако лишь причинял себе тем самым еще большую боль. Акерман не торопился и наращивал вес постепенно, пока клин не окрасился кровью. Кроули завыл, хотя Акерман знал, что его повреждения пока незначительны.

– Что вам известно об Анархисте, мистер Кроули?

– Спусти меня! – прорыдал Кроули.

– Удовлетворите мое любопытство: молятся ли сатанисты Богу в такие минуты? Или считают, что на выручку придет темный повелитель?

– Пожалуйста! Пожалуйста!

Акерман повесил еще по блину на щиколотки Кроули.

– Итак, Анархист?

Речь полилась из Кроули бешеным потоком; он даже не успевал набрать воздуха.

– Не знаю, кто он такой, только слышал, что Анархист принадлежит к секте, которую основал какой‐то парень по кличке Пророк. Он рассказывал, что слышит самого дьявола. Фамилия Пророка – Конлан. Он организовал для секты тайное убежище где‐то в Висконсине. Рассчитывал, что сумеет вызвать апокалипсис с помощью ребенка, которого называли Антихристом.

– Настоящее имя ребенка?

– Я не знаю!

– Где сейчас Конлан?

– Он залег на дно. Тогда, в Висконсине, Конлан активно вербовал сторонников. У них там что‐то произошло, и с тех пор он скрывается.

– Вас он завербовать не пытался?

– Да! Да, пытался. Пожалуйста!

– Где находилось убежище?

– Я был там всего раз. Ферма в Висконсине, в округе Джефферсон. Принадлежала какому‐то парню.

– Имя?

– Я не знаю!

Акерман прибавил вес. Клин все дальше врезался в тело Кроули, и тот завизжал. Его кожа уже блестела от слез и пота, и влага брызнула Акерману в лицо, когда Кроули забился на клине, замотав головой от боли.

– Прошу тебя! – снова закричал Кроули. – Кажется, на почтовом ящике было написано «Баумен» или «Бимен» – что‐то в этом роде…

Убийца обдумал услышанное. Недурная зацепка. Маркус проверит регистрационные записи на имущество в округе Джефферсон. Не исключено, что ему удастся найти притон секты, а потом, глядишь, и самого Конлана.

– Очень хорошо, мистер Кроули. Я вам верю.

Акерман вытащил из заднего кармана блокнот с кроваво‐красной обложкой, открыл первую страницу, что‐то написал и вырвал листок, сделал еще одну запись на следующей странице, тоже выдернул и сунул блокнот обратно в карман, а потом вытянул руки вперед, словно фокусник перед очередным трюком, держа в каждом кулаке по листку.

– Раз уж вы ответили на мои вопросы, дам вам возможность спастись. Пятьдесят на пятьдесят. На одной из бумажек написано «жизнь», на другой – «смерть». Выбирайте.

Кроули снова заплакал и что‐то неразборчиво пробормотал.

– Ничего сложного. Нам каждый день приходится делать выбор, который так или иначе влияет на нашу судьбу и на жизни других людей. Человек решает выпить еще одну рюмку, а потом выезжает на встречную полосу и устраивает страшную аварию. Люди насилуют детей, принимают наркотики, не платят налоги и садятся в тюрьму. Самые простые и вроде бы незначительные решения могут изменить все. Подумайте о людях, которые одиннадцатого сентября две тысячи первого года ушли на больничный или опоздали на поезд и не попали на работу. Чем я сейчас занимаюсь? Просто снимаю с ваших глаз шоры, показываю, какая на самом деле хрупкая штука жизнь. Итак, выбор за вами.

– Я не могу!

– Будем считать, что это ваш выбор? Последствия вам не понравятся.

Кроули еще некоторое время рыдал, и все же ему удалось взять себя в руки. Этого мгновения ему хватило, чтобы прошептать:

– В правой…

Акерман разжал кулак и прочитал слово на листочке.

– Плохо дело. Не везет вам сегодня, Кроули.

– Нет, нет! Прошу вас!

– Знаете, я многое повидал. Испытывал и боль, и радость, а вот видеть, как человека разрезает пополам, еще не доводилось. Вы были честны со мной, и я верну должок. Не ругайте себя за неверный выбор. Я вас обманул: на обоих листочках написано «смерть».

Кроули закричал, и Акерман добавил вес.

70

Они сидели в серой «краун-виктории» Васкес в двадцати трех милях к юго‐западу от центра Чикаго. Маркус задумчиво барабанил пальцами по приборной панели, отхлебывая кофе из «Старбакса». По радио на волне классического рока крутили Led Zeppelin: Роберт Плант пел When the Levee Breaks.[17]

Дом был самым обычным – не старым и не новым, не богатым, но и не чересчур бедным. На фоне светло‐зеленого сайдинга отчетливо выделялись черные ставни. Вокруг царила тишина, все словно застыло. На таких улочках Маркус с друзьями в детстве играли в подобие бейсбола. Он как будто опять оказался в Бруклине – спокойном уединенном пригороде.

В воздухе медленно парили мелкие снежинки, опускаясь на ветровое стекло. Снег ограничивал видимость и усложнял наблюдение за домом.

Запахи жареной еды быстрого приготовления смешивались с ароматом кофе, и изысканные цветочные духи Васкес в машине почти не ощущались, хотя Маркус до сих пор чувствовал на губах их привкус. В салоне было темно и холодно, однако ни фары, ни обогрев не включали: конденсат на окнах тут же выдал бы их присутствие.