Пророчество о пчелах - Бернард Вербер

волшебного вещества.

– В кибуце восемьсот ульев, мы производим за год десять тонн меда.

Мелисса и Рене поздравляют ее. Александр держится в сторонке, не хочет даже подойти, не то что попробовать мед.

– Не любите мед? – обращается к нему Оделия.

– Я тут познакомился с пчелиными жалами. – Александр демонстрирует руку, забинтованную прошлой ночью Юсефом Дауди.

Оделия всплескивает руками.

– Можно взглянуть?

Он, морщась, сматывает бинт и показывает распухшую багровую руку.

– Это постарались не пчелы! – восклицает она. – Вы не тех обвиняете.

– Осы, что ли?

– И не осы, – говорит Оделия. – Азиатские шершни, вот кто!

Эти слова произнесены угрожающим тоном.

Рене-63 говорил мне об азиатских шершнях.

Оделия осматривает опухшую руку Александра.

– Могло быть хуже. За год в мире от их укусов умирает до тысячи человек.

– Укусы шершней убивают? – удивляется Рене.

– Собаке или кошке достаточно всего двух их укусов. Для человека смертельны четыре укуса, для лошади или коровы – шесть. Вас укусили два раза, рука распухла, но отека Квинке не произошло. Вам повезло, когда кусают в руку, это не так опасно, как в горло, в губу или в лицо.

– Я принял в Рамалле антигистамин, – докладывает Александр. – Наверное, он остановил распространение яда.

– Так и есть. Но у меня есть свой способ вам помочь, – говорит Оделия и уводит гостей обратно в дом.

Там она мажет пострадавшее место медом.

– Что вы делаете? – удивляется Мелисса.

– К этому способу прибегали в Древнем Египте: там смазывали раны медом. Это прекрасная дезинфекция и средство от отека.

Как ни удивлен Александр этим лечением, ему не приходит в голову сопротивляться. Намазав его опухоль несколькими тонкими слоями меда, Оделия приносит из ванной свежие бинты и делает новую повязку.

– Теперь рука у тебя, папа, как у мумии! – веселится Мелисса.

Оделия манит их за собой на пасеку.

– Мы здесь тоже пострадали. Из восьмисот ульев, которые раньше имел наш кибуц, осталось только шестьсот тридцать действующих.

Она показывает пустые ульи с мертвыми пчелами. Рене удручен зрелищем этих пчелиных городов-призраков.

Находясь в шкуре Сальвена, я видел множество мертвецов при штурме Иерусалима. Нынешний мир, изображаемый средствами массовой информации, часто переполнен насилием. Но меня почему-то трогают эти ульи, превратившиеся в кладбища.

– Неужели они никак не могли за себя постоять? – удивляется Александр.

– Почему же, они все перепробовали, – отвечает Оделия. – Вылазки малых диверсионных отрядов, прорывы крупных отрядов, попытки одиночек. Увы, все было тщетно. Азиатские шершни крупнее, сильнее, агрессивнее, жвалы у них, как острые сабли. Пчелы такими похвастаться не могут. После укуса у шершня сохраняется жало, тогда как пчела, укусив, сразу умирает. Наконец, шершень впрыскивает при укусе гораздо больше яда, чем пчела. Когда обитательницы улья понимали, что у них ничего не получается, что все они обречены, многие умирали, смирившись и прекратив сопротивление.

– Неужели вы не могли их защитить? – удивляется Рене.

– Мы старались, и еще как! Когда шершни атаковали наши ульи, мы размахивали в воздухе чем попало, но шершням было хоть бы что. Единственный эффективный способ с ними бороться – найти их гнездо, похожее на картонный мячик, да и то глядеть при этом в оба: при нападении на гнездо матка выпадает в нижнее отверстие. Оказавшись на земле, она зарывается, ждет, пока минует опасность, и начинает производить на свет новых шершней, а те строят новое гнездо в каком-нибудь малодосягаемом месте.

Французы таращатся на разоренные ульи.

– Вы все же достигли успеха: многие ульи уцелели, – говорит Рене.

– Знали бы вы, как трудно находить гнезда шершней! Часто они делают их на верхушке деревьев. Да еще среди густой листвы.

Оделия набирает полный совок трупиков и ссыпает их в полиэтиленовый мешок.

– Для уничтожения гнезд, – продолжает она, – мы используем дроны с огнеметами. Иначе никак!

– Как вы поступали с уцелевшей маткой?

– Мы придумали хитрость: ставили внизу таз с водой. Чтобы предотвратить эту бойню, потребовалось время, но мы в нашем кибуце добились успеха. Проблема во всемирном потеплении. Раньше холода были губительны для азиатских шершней, но мягкие зимы позволяют маткам выживать и размножаться. У вас во Франции по той же самой причине будет все больше азиатских шершней, они будут все агрессивнее, находить их гнезда будет все труднее.

– Всемирное потепление… – озадаченно бормочет Рене, вспоминая Париж 2053 года и удушливую жару.

Выходит, всемирное потепление косвенно вредит пчелам.

Менелик и Оделия продолжают показывать гостям свой кибуц. Они доходят до домика, который Оделия называет «научным центром». Здесь развернуто несколько лабораторий.

– На протяжении трех тысяч лет пчеловоды вели селекцию пчел на неагрессивность. В результате пчелы разучились защищаться. Здесь у нас маленькая лаборатория, в которой мы пытаемся вызвать у них мутацию с возрожденной первоначальной боевитостью и позабытой смекалкой.

Рене достает из кармана пластмассовый флакон и откручивает крышку.

– Вдруг это послужит решением…

– Что это? – удивленно спрашивает Оделия.

– Пчелиная матка из медового натека, я нашел ее в подземелье под площадью.

Оделия расширяет глаза, она впечатлена.

– Древняя пчеломатка! Ужасно интересно!

Она достает из кармана лупу.

– В какие времена она жила, по-вашему?

В апреле 1121 года. Но если я буду настолько точен, мне не поверят. Лучше не уточнять.

– Думаю, в двенадцатом-тринадцатом веке.

Оделия разглядывает через лупу насекомое в меду.

– Без сомнения, это исчезнувший дикий местный вид, предок теперешнего Lasioglossum dorchini. Это как если бы вы предъявили Homo neanderthalensis, в просторечии неандертальца. Он был бы посильнее, чем мы, бедные Homo sapiens…

Менелик, тоже заинтригованный, крутит в пальцах твердый кусок прозрачного оранжевого меда с пчеломаткой Lasioglossum внутри.

– Полюбуйтесь: у них было более внушительное жало, лучше защищена грудь, более широкие жвалы. Они были крупнее и, судя по брюшку, откладывали больше яиц.

– Вы хотите сказать, что такая матка смогла бы дать отпор азиатским шершням?

– Нисколько не сомневаюсь, – отвечает Оделия, увлеченно изучая насекомое под разными углами.

Она обращается на иврите к двум коллегам в белых халатах, отделившихся от группы ученых. Коллеги впечатлены не меньше, чем она. Оделия объясняет Рене:

– Они попытаются выделить ее ДНК, чтобы возродить этот исчезнувший вид, способный сопротивляться шершням. Можете оставить ее нам?

Рене охотно соглашается и отдает флакон с окаменелостью ученым из кибуца.

Менелик провожает французов к трем гостевым бунгало, куда уже доставили их багаж.

– Можете отдохнуть в ожидании вечерней прохлады. Одна подробность: двери здесь не запираются, потому что за неимением частной собственности отсутствует воровство. К вам могут постучаться, потому что кому-то могут понадобиться дополнительные тарелки для вечеринки или штопор…

Все принимают в своих бунгало освежающий душ.

Рене переодевается и заглядывает к Александру. Он намерен разобраться с тем, что понял во