А дальше – море - Лора Спенс-Эш

тебе понравились бы эти работы. Всего тебе доброго, дорогая моя. Надеюсь, у тебя все хорошо.

Беатрис убрала тогда коробку подальше, преодолевая искушение рассмотреть, что же там внутри. Она в то время изо всех сил старалась оставить Грегори в прошлом. Но сейчас она вытащила две большие картины и узнала обе – с аккуратно выведенной в правом нижнем углу подписью мистера Джи. Они висели в гостиной в Мэне.

Одна – вид с острова на закат над городом, где по бокам скалы и лес. Оранжевая лодка вдали – это лодка хозяина рынка, она всегда была пришвартована прямо у городской пристани. На борт падают последние закатные лучи, и кажется, что лодка пылает.

На другой картине солнце высоко над головой, небо безоблачно-синее, а слева виден плавучий причал. Беатрис пришлось поднести картину ближе к серому свету у окна, чтобы разглядеть на причале три фигуры. Одна лежит, а две сидят рядышком, свесив ноги в воду. И Кинг тоже там, его голова торчит из воды. Как часто они сидели так, она и Джеральд, болтая ногами.

Беатрис повесила обе картины над диваном в гостиной, но они не вписались в интерьер. Мебель у нее современная, вкусы у хозяйки минималистичные. Яркие цвета не подходят.

Она отодвинула коробку, чтобы выбросить ее попозже, но обнаружила, что на самом дне, под слоем скомканных газет, скрывается еще одна картина, маленькая, размером с книгу, и вот ее Беатрис никогда не видела. Тонкая деревянная рамка. Беатрис села за кухонный стол и внимательно изучила рисунок. Это не акварель, а масло, и грубые мазки подчеркивают густоту цвета. И контуры резче. Пара кружится в танце. Мужчина в смокинге, а дама в свободном голубом платье, складки расправляются вслед ее движению, рука мужчины на спине дамы. Позади них большой оркестр, поблескивают золотом трубы. Глядя на картину, Беатрис словно слышала музыку. Интересно, когда же мистер Джи ее написал? Наверное, давно, еще до рождения Уильяма. Неужели они тогда ходили по клубам и танцевали? Она присмотрелась к паре внимательнее. Это не могут быть Грегори. Они почти одного роста. И все же это они: и то, как женщина смотрит в лицо партнеру, и то, как голова мужчины слегка повернута к ней. Эта картина ей понравилась, и Беатрис повесила ее в передней, напротив зеркала.

Она еще одевалась, когда пришел Сэм, его ключ скрежетнул в замке.

– Привет, – крикнула она. – Буду готова через секунду.

Когда Беатрис вошла в гостиную, Сэм укладывал дрова в камине, она наклонилась поцеловать его.

– Что это, – мотнул он головой на стену над диваном, – я это видел раньше?

– Что скажешь? – спросила она, рассматривая картины.

– Неплохо. Немножко по-любительски, но гораздо лучше, чем те, что висели тут раньше. Так откуда они появились?

– Миссис Грегори прислала, – пожала она плечами. – Ну, ты знаешь, та семья, в которой я жила в Америке. Кажется, я видела эти работы там, в их доме. – Больше она ничего не хотела рассказывать. Не хотела смотреть на картины, говорить о них, думать о том, что на них изображено. – Знаешь что, – решительно проговорила Беатрис, – они мне не нравятся. Я пока разберусь в кухне, а ты сними их и повесь обратно прежние, хорошо?

– Конечно, – не стал спорить Сэм.

Назавтра было ясно и солнечно. Днем Беатрис и Сэм заглянули в художественную галерею в соседнем квартале, где выставлены работы местных фотографов. Выбрали пару черно-белых снимков современного Лондона, и Сэм настоял, чтобы они заплатили пополам.

– Мы же скоро будем жить вместе, – сказал он.

Беатрис повесила фотографии над диваном. Идеально. Затем написала миссис Джи, поблагодарила за картины. И спросила про маленькую работу, про танцующую пару. Это мистер Джи нарисовал давно? Это вы с ним? Не помню этой вещи у вас дома.

Она ждала ответа. Наконец пришло письмо, но ответа на ее вопрос там не было. Миссис Джи рассказывала, что планирует посадить в саду в этом году, коротко про Джеральда и Уильяма. Ни слова о Роуз и детях. Но зато прислала детальный рецепт своих маффинов с черникой. Лучше всего они получаются, дорогая, с дикой черникой из Мэна. Но, полагаю, у тебя там ее не достать. Так что используй такое же количество обычной черники, но будь готова, что получится не совсем то, что ты помнишь. И она оказалась права, как всегда. Беатрис пыталась снова и снова, но у ее маффинов ни разу не получился тот самый вкус.

Нэнси

Через месяц будет десять лет, как умер Итан. Нэнси трудно в это поверить. Она каждый день ходит к нему на кладбище, в любую погоду. В последнее время это дается чуть труднее, но все равно – из рук все валится, если не сходить.

Мальчикам это не по душе. Она знает, что они обсуждают ее за спиной. Ее раздражает, что они трясутся над ней и уверены, будто сумеют позаботиться о ней лучше, чем она сама. Зачем только она просила Джеральда вернуться домой? Прошлой зимой, вьюжным утром, он явился к ней почистить дорожки и встал в дверях, загораживая проход:

– Куда это ты собралась, мама? Тебе нельзя выходить в такую метель.

– Не смеши меня, – возмутилась она, – всего лишь легкий снежок. – Она натянула самую теплую шапку. – Мы из крепкой ново-английской породы.

В тот день она поскользнулась и упала, ударилась довольно сильно, но ни словом не обмолвилась Джеральду, хотя целый месяц лечила жуткие синяки по всему левому боку. Она лежала тогда в снегу и смотрела на падающие снежные хлопья, которые постепенно покрывали ее лицо и тело.

Она не хочет, чтобы Итан чувствовал себя одиноко, вот и все. Он хотел бы знать обо всем, что происходит. Он ведь так и не увидел мальчиков взрослыми, не видел, как они выбирают свой путь в жизни.

Горе до сих пор леденило душу. Оно могло нахлынуть ниоткуда, зачастую из глубины чего-то доброго и привычного. В воскресенье в церкви кто-нибудь бросит мимоходом, как не хватает его голоса в хоре. Кейтлин задаст вопрос про дедушку, которого никогда не видела. Джеральд наклонит голову совсем как Итан и Уильям, и ей становится так же горько, как в тот день, когда она нашла его в саду, – рука все еще сжимает лопатку, открытые глаза смотрят в небо, смотрят на нее, но уже ничего не видят.

Да, она не забыла, как чувствовала себя второстепенной и незначительной при нем, как снисходительно он ей выговаривал, как всегда возражал. Но она же не дура. Она глядит сейчас на своих