Призраки осени - Юрий Некрасов

– Сидишь?! – одинаково начинал он и остывал, сталкиваясь с немым однозначным ответом.

– Ненавидишь нас, – начинал Кобольд, схватившись за колени и раскачиваясь из стороны в сторону. Бочка скрипела ему в унисон. – За дело ненавидишь. А что тебя больше выводит из себя, то, что ты стал балаганным медведем, или соседство? – карлик делал короткий выпад в сторону аквариума. – С ним.

– Вы воруете детей! – декламировал Кобольд, и от его искреннего страха, от ужасной подчиненности и в то же время бездонного желания скинуть с себя путы служения Ньютону поневоле становилось приятно. Тепло расползалось от макушки и стекало по щекам, капало на плечи. Рэндж поднимал лицо, чтобы унизить Кобольда открытой улыбкой, и понимал, что уродец капает расплавленным воском ему на голову.

– Не чувствуешь, – хмыкал карлик.

– А что дети? Что дети?!! – восклицал он и начинал стучать каблуками по бочке, выбивая рваный ритм. – Цыгане воруют детей. Старухи воруют детей. Карлики-циркачи воруют детей.

– Ты прав, – падал на задницу Кобольд. Бочка обиженно гудела. – Мы – твари. Куда худшие, чем Он. Но Он – Бог, – принимался лихорадочно убеждать себя и промахивался с каждым выстрелом. – Ему по руке такая власть. Плоть ничто!

– Ты бы хотел, чтоб тебя сожрали? – задумчиво чесал подбородок карлик. – Я бы точно не хотел. Но если будет в том Его воля…

– То что? То что?! – наперегонки срезал Кобольд другого себя. – Запоешь и прыгнешь к нему в пасть?

– Малютка нам все рассказала, – Кобольд не отваживался лезть слишком глубоко в бочку, руки Ньютона только казались обессиленными. – Зря ты веришь, что мы – фанатики. Мы делаем это ради себя. Вы воруете детей! – передразнил он чей-то фальцет. – Должны же мы как-то оправдывать репутацию! А суеверия?! Если от карликов нет вреда, если никто не рассказывает страшных историй, кто придет смотреть, как один карлик засовывает другому в задницу трехфутовую шпагу?!

– Чудоооооооооооооо-виииииииииииееееееееещно! – тянул карлик и высовывал язык, пытаясь определить выброшенное слово на вкус. – Нет. Не то. Не годится!

Рэндж задыхался от невозможности вставить хотя бы слово, один-единственный вопль в этот истеричный водопад. Но если бы ему такая возможность пришла, измучился бы, подбирая слово и момент.

Час расплаты пришел с ударом топора.

Свежий воздух вонзился граненым клином в широкую прореху в бочке. Рэндж захлебнулся им, отриумфател! Даже если это удары косой, даже если сама безносая взламывает его скорлупу, чтобы забрать вниз с горы. Пусть! Зато он напьется досыта этого острого, настоящего воздуха, высушит им губы, прогонит вкус и запах спрутовой слизи!

Оплеуха перебила фонтан восхищенного бреда. Бочка покачнулась, цепь заскрежетала, прощаясь с балкой, и узилище Ньютона обрушилось наземь. Рэнджа швырнуло на бок, ноги жестко вывернуло в коленях. Доски вздыбились рваной пастью. Он видел сквозь трещины короткие, беспощадно мускулистые ноги.

– Сейчас груз! – проревел чей-то знакомый голос. Стопы вырвало из суставов. Казалось, кто-то вбил в лодыжки по раскаленному крюку. Вопль ринулся наружу и встал в горле распухшим комом. Немота душила Ньютона, но он был ей благодарен. Мир не должен знать таких криков.

– Ползи! – рычал знакомый некто. – Выбирайся! На меня! На меня!

Ньютон скулил и подчинялся. Он полз сквозь частокол переломанной мебели, через лес корабельной доски, сочился в щель между бортом и иллюминатором, торил путь сквозь щепу и жестяные обручи. Это оказалось не так уж сложно.

Снаружи поджидал свет.

Он держал смутно знакомого карлика в тесном строю из десятка рук. Над ними возвышался оголенный аквариум, и тварь взирала на Ньютона единственным глазом. Горячо. С жадной любовью.

Но пристальней всех на Рэнджа смотрел Кобольд.

– Сильнее прочих грехов человечества, – без толики пафоса сообщил он, – я уважаю предательство.

Гистас извивался в руках карликов, пытался вырваться, но даже его мощь пасовала.

– Семья нерушима. Стоит тебе оступиться и пойти против нее, и она тебя задушит. Обязана поступить так.

– Не бойся! – неожиданно улыбнулся Гис. – Убить – это не навсегда.

– Поэтому, Иуда, мы выпустим наружу не только кишки, но и душу.

– Такое не под силу никому.

– Все по рукам, если ты – Бог.

Ньютон видел, как осунулось лицо силача. Они не стали друзьями. Рэндж никому не был другом. Но чем-то увлек Гистаса. Показал пример истинной боли? Разрешил бороться за идеал? Был забавным посмешищем? Ньютон вспомнил руки, которые лили ему в рот застоявшуюся воду, принуждали пить. Оживляли.

Гистас терпел и скалился, карлики держали его, а Кэтрин приколачивала руки и ноги к трамплину, с которого когда-то ныряли в пылающий бак гимнасты. Молоток Кэтрин отбивал тот же ритм, за которым ее застал Ньютон возле бочки.

Тварь в аквариуме плавно поводила руками в такт.

Рэндж неприятно поразился, какой худой она стала. Монстр напоминал змею, выросшую до шести футов, с тонкими, как лапша, щупальцами. «Она высыхает! – выскочил на поверхность пузырь и лопнул. – Что-то идет не так».

Гистас оторвал голову от доски, впился взглядом в широкие шляпки гвоздей. Весь арсенал его внушительных мышц набух, вызывая в памяти дни, когда Гистас развлекал ребятишек, жонглируя огромными гирями.

– Давай, – разрешил Кобольд, и доску поставили перед тварью, точно чудотворную икону перед толпой. Ньютон чувствовал, как утекает внимание карликов от него, все мысли приковал обряд жертвоприношения. Рэнджу казалось, что он ловок и быстр. Вот сейчас подскочить и свернуть шею Кэтрин, ударить ногой под колено Макабру, швырнуть сестру Мейдж в сторону, опрокинуть аквариум…

Песок обидно лез в рот.

Ноги не держали. Пальцы скребли по цепи, силясь намотать ее на кулак. Никогда Ньютон не желал себе смерти так откровенно. Жить ударом. Умереть в драке.

К лицу Рэнджа приблизилась пара детских башмачков. Кэтрин присела рядом с отцом. Ладонь девочки скользнула по щеке Рэнджа, подняла голову за подбородок.

– Смотри, пророк, – мягко попросил Кобольд. Щупальце уже раскроило Гистасу живот и задумчиво вынимало оттуда разбухающий ком внутренностей. – Смерть нуждается в зрителях.

Кэтрин взвесила голову отца, сдула с лица песчинки и бережно уложила его на бок так, чтобы Рэндж мог смотреть на казнь. Выпрямилась, зарылась руками в своих волосах и запрыгала к аквариуму на одной ножке.

– Топ-топ-топ, – слышал Ньютон ее нежный голосок. – Щелк-щелк-щелк. Мой Завет впрок. Твой ответ – долг.