Нас предала Родина - Константин Семенов

— Я и не отказываюсь! — удивился Борис.

— Не перебивай! Так же будет и с дочкой. Немного потерпишь, я ведь не прошу тебя менять пеленки. А потом все станет так же, и ты уже даже не сможешь понять, как жил без нее. Ну что ты молчишь?

— Ира! Ирочка, я не знаю, что сказать. Не знаю, как сказать, чтоб ты поняла!

Ирина встала, сняла давно кипящий чайник с плиты. За стеной голосом Горбачева бубнил телевизор.

— Я понимаю, — сказала Ира. — Нет, не понимаю! Боря, ты ведь любишь меня?

— Конечно, — опешил Борис. — Конечно, люблю!

— Тогда почему? Ведь дети — это… это…

— Вершина любви, — подсказал Борис.

— Что?

— И вершина любви — это чудо великое дети![17]— фальшиво пропел Борис.

Ирина поморщилась.

— Ну и что тут такого?

— Как что? — взвился Борис. — Вершина! Ира, ты только послушай — «вершина»! А остальное все получается — «низина»? И то, как я первый раз тебя увидел, как боялся подойти? И первый поцелуй? И что мне кажется, без тебя я даже дышать не смогу? Все — «низина»? Помнишь, ты сказала, что смотрела на меня, когда я рисовал, и у тебя душа дрожала от любви, помнишь? Это тоже «низина», Ира?

— Я этого не говорила, — обиделась Ира. — Сам придумал и теперь из штанов выпрыгиваешь!

— Не бывает двух одинаковых вершин, Ира, — тихо сказал Борис. — Одна обязательно выше. И стоит это только признать, окажется, что никакой любви нет. Есть половое влечение и банальная цель — продолжение рода. А мы только роботы с инстинктами…

Ира встала, подошла к окну, отвернулась.

— Как ты любишь все наизнанку выворачивать! Выше, ниже.… Это что тебе — горы? Сантиметром измерять не будешь?

— Не буду, — Борис подошел, обнял ее сзади, уткнулся в волосы. — Только мне кажется, что для нормальной семьи любовь вообще не нужна. Даже вредна. Особенно женщине.

— Господи! — вздохнула Ира. — Час от часу не легче! Боря, зачем вообще об этом думать? Есть жизнь — живи! Есть любовь — люби!

— Я и люблю, — прижался губами к шее. — Как могу. Тебе не нравится?

— Мне не нравится, что ты слишком много в себе ковыряешься.

— Не робот, — улыбнулся Борис.

— Вот еще роботов выдумал. Гадость какая-то! Хотя.… А может, мы и должны ими быть? А то вымрем все.

— Так уж все? — усмехнулся Борис.

— Но уж наша нация — точно!

— А ты о нации думаешь или все же о себе? Только честно! Кстати, чтоб не исчезнуть нужно рожать по три ребенка. Ты готова? Для нации?

— Конечно, о себе, — грустно улыбнулась Ира. — Все мы думаем о себе. И на подвиги для нации я не готова. Просто дочку хочется…

Борис промолчал. Ира вздохнула, прижалась щекой к его ладони.

— А если я тебе не скажу? Куча женщин так делают. Может, даже все.

— Ты сможешь так? — тихо спросил Борис. — Ирочка, я ведь много думал об этом, ковырялся. Не хочу я больше, не хочу! И не смогу привыкнуть, поверь. Праздник кончится! Да и материально.… Решай сама.

Ира повернулась к нему лицом, обняла за шею.

— Праздник?.. Может ли он быть всю жизнь, праздник? Хотя ты прав — хочется! — помолчала, чему-то улыбнулась. — А вот чеченцы ни за что так бы не сказали, даже не подумали. У них и по пять детей обычное дело.

— В селах, — уточнил Борис. — Подожди, и у них так будет. Прогресс, однако.

— Боюсь, не дождемся, — вздохнула Ира. — Вымрем раньше. Ничего нам больше не надо — только праздник. Причем, индивидуальный. Вслух любим говорить другое, а копни поглубже…

— Ты про меня?

— И про себя, про всех. А у них не так: у них все подчинено коллективному, у них семья действительно ячейка общества. Методы, правда.… Зато они уж точно не вымрут.

— Не понял! Ты что, жалеешь, что не за чеченца замуж вышла?

— А что? — засмеялась Ирина. — Думаешь, не взяли бы? Шучу, никого мне, кроме тебя, не надо. В том-то все и дело. Ну что, в душ?

Через месяц Ирина обнаружила задержку. Она немного подождала, надеясь, что все наладится. Не наладилось, и Ира запаниковала. «Он подумает, что я специально. Что за напасть — другие годами ждут, лечатся, а тут раз и готово. Вот тебе и график!» Надо прерывать, но как? Путем осторожных расспросов Ирина узнала о лекарстве со сложнопроизносимым названиям и, ни минуты не сомневаясь, взялась за дело. «Надо сделать все тихо, надо, чтоб Боря даже не заподозрил ничего, надо быть веселой». Пить пришлось не один день, держать все в полной тайне было выше сил, и Ира рассказала по-секрету лучшей подруге.

— Ты что, дура? — зашипела Таня. — Отказываться от ребенка из-за мужика!

— Он не мужик, он мужчина. Любимый!

— Гад он, а не мужчина! — закричала Таня. — Брось его, Ирка, загнешься ты с ним!

— Бросить? — взвилась Ира. — Да я лучше помру!

— Вот и помрешь!

— Ничего ты, Танюшка, не понимаешь, — уже улыбаясь, сказала Ира. — Я не от него, я без него помру!

Таня смотрела на нее округлившимися глазами.

— Опоил он тебя что ли?

— Опоил! — засмеялась Ира. — Он меня, а я — его!

— Иришка, так же нельзя — это неправильно. Женщине вредно так любить мужчину. Пусть они нас любят, они для этого и созданы. А женщинам это мешает, у нас другое предназначение.

— Бред какой-то!

— Никакой не бред, — устало сказала Таня, — а опыт поколений. Ты не простишь себя никогда, а его возненавидишь.

— Вот еще! — возмутилась Ира. — Глупости! Ни за что!

Лекарство подействовало, осложнений не было. Борис ничего не узнал.

Чиркнула по ночному небу падающая звезда.

Или показалось?

Электричество в доме было, газ плохо, но все-таки шел. Вода в квартиру уже не поднималась, но во дворе еще была. Еды полный холодильник, и даже иногда работает телевизор. Может, все не так уж плохо, и они спокойно дождутся….

Чего именно хочется дождаться, Борис толком определить не мог. То ли, чтобы большая Родина оставила их в покое, то ли совсем наоборот.

Пожалуй, просто хотелось жить.

Следующую ночь самолеты летали до самого утра, и бессонная ночь на неудобных лавках убежища вымотала полностью. Да и народу там стало многовато, мест уже не хватало. Днем Борис решил обследовать «свои» подвалы.

Один, общий, отпал сразу — слишком он оказался забит. Много лет назад, еще в школе, Боря Туманов устроил в этом подвале лабораторию. Там хранились реактивы, там устраивались рискованные опыты, один из которых чуть не окончился пожаром. С тех пор прошла почти вечность, дубовый стол с протухшими реактивами гнил теперь где-то в углу, заваленный разнообразным хламом. Места в подвале хватало только собакам.