Я — твоё солнце - Мари Павленко

это максимальный уровень боли, ты бы сколько дала? — спросила она некоторое время спустя.

— В плане задетого самолюбия — пять из десяти. А вот тоска тянет на шестнадцать.

— Чёрт, Дебо.

— Не надо, а то я снова разрыдаюсь.

— Чёрт…

— Прекрати-и-и.

— Блин, какашечка.

— Ага-а-а-а-а.

Джамаль помог нам вынести разломанное реечное дно, так что я лежала на матрасе, брошенном прямо на паркет.

— Я боюсь возвращаться в Питомник, — произнесла я на одном дыхании.

— Осталось месяц продержаться.

— Да, но каждая проведённая с ним минута похожа на очередной оборот дрели прямо в сердце. Оно вообще скоро сморщится, как печёное яблоко.

— Ох, моя Дебо… Ты ответила на его сообщение?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю, что ответить. «Ты и вправду козёл, но я всё равно тебя люблю»?

— Как вариант.

— Но он и так это знает!

— Возможно… Я буду ждать тебя завтра утром у твоего дома, хорошо?

— Окей.

— Можем пойти днём в библиотеку. Финишная прямая. Купим что-нибудь пожевать и будем готовиться к экзаменам.

Элоиза только что предложила заниматься вместе.

Повторяю: Элоиза только что предложила мне заниматься вместе.

— А Эрванн?

— Он считает, что я такая секси, когда учусь. Скорее всего, пойдёт вместе с нами.

— Думаешь?

— Ага, будет на меня смотреть.

— Ох.

— Кто знает, может, и он когда-нибудь откроет книгу.

— Ты права.

— До завтра, Дебо; постарайся немного поспать, хорошо?

— Ага. Ты тоже.

— Спокойной ночи, моя какашечка.

— Спокойной ночи, моя козочка.

Глава двадцать седьмая

В которой, возможно, Дебору ждут сюрпризы и откровения

В понедельник я проснулась гораздо раньше положенного с кучей губок для мытья в животе. Мама тоже уже поднялась, приготовила для меня кофе и ждала на кухне.

— Я не очень голодна, — отказалась я от истекающих мёдом тостов, хотя обожаю их.

— Ты всё ещё не хочешь рассказать мне, что происходит?

— У меня разбито сердце.

Мама отдала мой тост выжидающему под столом Изидору.

— Виктор?

— Угу.

— А Джамаль?

— А что Джамаль?

— Такой милый парень.

— Я согласна, но он мне не нравится. И, если уж ты хочешь всё знать, он больше по мальчикам.

— По Виктору?

— Поначалу да, но теперь нет.

Вдруг я осознала, что верчу в руках тост с черничным вареньем. И рассказываю маме интимные подробности из жизни. Мы разговариваем, лицом к лицу. И мне не неловко. Я говорю ей правду без всяких стеснений. Больше не нужны безопасные посредники в форме писем, больше не надо держаться на вежливом расстоянии. Мы общаемся. Конечно, немного взвинченно, на грани эпилепсии, но главное — говорим.

Я улыбнулась, и вдруг позвонили в дверь.

Мама вытаращилась и пошла открывать.

— Я принесла круассаны! — пропела Элоиза, запечатлев звонкий чмок на моей щеке, всё ещё пропитанной вчерашними слезами.

Я взглянула на часы: ещё пятнадцать минут до выхода.

И взяла круассан.

Чем ближе мы подходили к Питомнику, тем больше я разваливалась на части, словно меня сделали из воска и сунули под палящее солнце Сахары. Хлюп-хлюп. Падение неминуемо.

— У меня не получится.

— Всё у тебя получится. Ему тоже надо столкнуться с ситуацией.

— Да плевать на него.

Но Элоиза была права.

Хотелось бы мне превратиться в крошечный нейрон, способный пробраться к Виктору в мозг и понять, как там всё устроено, узнать, что он чувствует, и даже как-то повлиять на его мысли: «Целуй Дебору, целуй Дебору…»

Листва уже полностью распустилась, и весенние деревья ликовали, радовались новым зелёным одеждам. Я любовалась ими, чтобы отвлечься от дороги, от выхлопных труб и неминуемого столкновения с Виктором. Я бы с большей радостью пережила столкновение с астероидом накануне Армагеддона.

Придётся сидеть с ним в одном классе, ходить по одному двору, по тем же коридорам. Придётся стерпеть его мягкую походку, непослушные волосы, трёхдневную щетину, выплывающую из-за поворота. Придётся привыкнуть к мысли, что я могу с ним столкнуться, что он вот-вот появится, пройдёт в нескольких сантиметрах от меня. Он будет одновременно везде и нигде. Мне захочется с ним встретиться. Я даже буду ждать.

Пытка.

— Если бы у тебя было приворотное зелье, ты бы дала его Виктору? — ни с того ни с сего спросила Элоиза.

Не думаю. Мне бы хотелось, чтобы он любил меня по-настоящему.

Погрузившись в эти размышления, я вдруг заметила его.

Он меня ждал.

Пути назад не было: Виктор меня заметил и уже отошёл от стены в мою сторону.

— Я сейчас блевану.

— Спокойно, я вас оставлю. Сила и достоинство! — прошептала Элоиза.

Она ускорила шаг, и Питомник проглотил её. Виктор стоял передо мной.

— Хей…

— Привет.

Нет! Что угодно, только не эта надутая рожа, полная упрёков, Дебора! Я хочу казаться спокойной, уравновешенной, а не выпрашивать у него внимания!

Чуть высокомерный, он стоял напротив и трепал волосы.

— Ты получила моё сообщение?

Я кивнула. Вспомнив вкус его губ, я старалась не смотреть на них, но при этом вытягивала свои, как идиотка.

— Ты мне не ответила.

Наблюдательный.

— А ты на какой вообще ответ надеялся? Информативный, типа «Ок, Роджер, всё понятно, отбой»?

Виктор уставился на меня. Его лицо вытягивалось с каждой секундой, будто стало жидким.

— Или успокаивающий, типа: «Не беспокойся, ты не козёл, дело во мне, бедняжка»?

Тут Виктор совсем опешил:

— Нет, но…

— Или мольбы типа: «О нет, только не это. Виктор, помолчи. Дарлинг, помолчи, ты меня убиваешь, тише, тише!»?

— Да нет же!

Я говорила всё громче:

— Или ответ камикадзе: «Прощай, Виктор! Прощай, жестокий мир!»? Или же шуточки типа: «Не парься, я просто хотела проверить, хорошо ли ты чистишь зубы, кстати, навскидку, похоже, ты не пропускаешь визиты к стоматологу!»?

— Дебо…

— К твоему сообщению невозможно придумать подходящий ответ, Виктор. У тебя есть Адель? Ну хорошо, пусть будет Адель, мне нечего добавить.

Я скрестила руки на груди и направила на него, надеюсь, испепеляющий взгляд. В его глазах мелькнула тень волнения, но, наверное, мне показалось.

— Ты права, прости. Я идиот.

И вот снова — он ушёл. Быстрым шагом отправился прятаться в Питомнике.

Да, ты конченый идиот. Дырка от бублика. А мне остаётся лишь подобрать с земли пыльное самолюбие и скрутить его в бараний рог.

Вокруг почти никого не было. В 8:07 все уже сидели на уроках.

Я утёрла предательскую слезу, которая уже нависла на ресницах, и жалко побрела в Питомник.

Неделя длилась чуть ли не месяц.

На переменах я пыталась занять себя чем угодно, лишь бы не пялиться на Виктора и казаться естественной, но это стало настоящей пыткой: чем дальше, тем больше меня к нему тянуло.

Я скучаю