Я — твоё солнце - Мари Павленко

могла спрятать его бледное лицо. Я изо всех сил пыталась скрыть летящую походку.

— Вы готовы? — закричал Джамаль.

Надо пользоваться моментом с Виктором, запечатлеть каждую деталь: форму его глаз, их цвет под дымчатым небом, его беспечную походку, крохотные морщинки на фалангах пальцев, отблески света в бороде, его привычку морщиться, когда хочется смеяться. Через несколько часов мы расстанемся, и ничего больше не будет как раньше.

Мы повернули на Университетскую улицу. Я уже знала, где именно находится галерея «Левиафан».

Перед ней стояла кучка людей с бокалами шампанского в руках. Они громко и развязно болтали — лучше не придумаешь.

— Классно, тут выставка — воскликнула Элоиза.

Я расслышала хрустальный голосок долговязой лианы в блестящем платье, больше похожем на ножны. Её каблуки могли бы составить конкуренцию Эйфелевой башне. Лиана болтала о ветрянке своего сына, об этих «отвратительных корочках даже на яичках, больше даже смотреть на них не могу» — верх сочувствия.

Рядом с ней какой-то тип с седыми усами махом опустошил свой бокал. У него в руках тут же оказались ещё два.

Подойдя ближе, я разглядела треугольный просвет витрины, из которого лилось изобилие красок, однако толпа внутри заслоняла от меня выставленные на обозрение произведения.

Этих картин тут не было в прошлый раз.

Витрина всё росла и росла.

Мы стояли уже совсем рядом.

В галерее «Левиафан» яблоку негде было упасть, свет изливался на тротуар, играя отблесками в украшениях гостей.

Элоиза, Джамаль и Виктор умолкли.

Спиной ко мне в красном платье — том самом прекрасном и роковом платье — стояла моя мама. Она пожимала всем руки и позировала для фотографий.

Глава двадцать девятая

Дебора узнаёт, что на самом деле упрощает жизнь

Джамаль и Виктор впихнули меня в галерею.

Нам пришлось лавировать в толпе: болтовня оглушала, бокалы звенели, разговоры перетекали один в другой — у меня голова шла кругом.

Джамаль поддел меня локтем и показал на стену слева.

Огромная картина.

Квадратная.

Я уже и сама догадалась, но правда мне казалась настолько нереальной, что я всё равно прищуривалась, проверяла.

На картине был изображён мост, собранный из десятков, сотен разных деталей: цветов, солнц, птиц, ртов, насекомых, дверей, зеркал, чайников, шкафов, велосипедов, камней, лисицы, перьев, гусеницы, тарелок, листьев, кресел, скрипок, кукол, кошек, черепов и стиральной машины.

Вырезки.

Мама сделала из них коллаж — восхитительный коллаж.

Я подошла ближе, и детали ожили: в картине скрывались тысячи тональностей, намёков, невообразимых предметов и удивительных находок.

На надписи сбоку я прочла:

«Стиральная машина блюет зубами под мостом с цветами».

Наш первый «изящный труп».

Мне стало трудно дышать.

Виктор протянул мне брошюру в чёрной плотной обложке.

Я открыла её.

Это был каталог.

С коллажами моей мамы.

Её фотография.

Название выставки. Название.

Название.

Ты — моё солнце

Я перечитала три раза, потому что буквы путались перед глазами.

Ещё там был текст.

Голоса вокруг больше не существовали.

Прошлое всегда нас находит.

Моё прошлое настигло меня декабрьским вечером.

Это было злое прошлое, вроде тех, что разрушают и погружают во мрак всё вокруг.

Крах моей души.

Я думала, что никогда не найду прощения, однако нужные слова вытянули меня из этой трясины.

Этими словами оказались «изящные трупы». Их заклинательная сила, их богатство, их щедрое изобилие, их завораживающий подтекст, их чудовищность и содержательная лёгкость указали мне путь.

Оми стали светом в конце тоннеля, возрождением, избавлением. Искуплением.

Тысячу раз благодарю Дебору, Джамаля и Виктора, моих блестящих авторов.

Перед вами их вселенная.

Я посвящаю эту выставку моей дочери, моему солнцу.

Анна Кармин-Дантес

На моё плечо легла чья-то рука.

Я обернулась и увидела маму в её великолепном платье.

— Я… Это…

Тушь уже добралась до подбородка. Элоиза протянула мне платок.

— Мне нужно многое тебе рассказать, — произнесла мама. — Поужинаем после в ресторане?

— Э-э-э…

— Только если ты не хочешь заказать пиццу.

— Голосую за пиццу.

Мы переглянулись.

Первый раз в жизни я прочитала любовь в её взгляде.

Истинную любовь.

Одна из работниц галереи, та, что постарше и с идеальным хвостиком, возникла из ниоткуда рядом с мамой.

— Анна, я хотела бы тебя познакомить с одним русским коллекционером. Он занимается переводами Жака Превера и очень впечатлён твоей работой.

Мама пожала мне руку и спешно удалилась. Элоиза, Джамаль и Виктор сгрудились вокруг — моя стена, мой буёк в этом море жизни.

Я схватила бокал шампанского.

Мы прогуливались, переключаясь с одного произведения на другое. В этих картинах я разгадала последние шесть месяцев своей жизни.

«Куница с глазами вороны проглатывает солнце, чтобы родить стулья».

Я узнала некоторые ступни и рты, вывалившиеся из чемодана моей мамы, — вот они, под лаком и стеклом. А раньше выглядели так пугающе.

Сегодня они живут среди пальм, принадлежат целому миру, где химеры блюют галактиками.

«Буря трубами звенит звоном потерянных роз и надевает купальный костюм, чтобы воспеть мёртвых птиц».

Мы склонились в нетерпении рассмотреть каждую деталь, заметить кое-где соломенную шляпку с подсолнухом, где-то стоящий на коленях скелет перед женщиной-стволом.

— Ой! Смотрите! — воскликнул Джамаль, показывая на верхний угол картины. — Тут паук!

Я улыбнулась.

— И лабрадор! — добавил Виктор.

Я повернулась к нему.

— Это не ТОТ лабрадор…

— Нет, но тут только у тебя есть его фотография.

Колокольчик, овечка, гора, волосы, бант, лёгкие, доски, хижина, цветы — и ещё, ещё.

«Овечка моего страха злится на альпийские горы».

— А, это было в тот день, когда Гертруда полиняла, помните?

Все втроём мы глупо захихикали.

Следующая картина была в жёлтых и синих тонах, вся в зелёных царапинах, словно фрактал: много мелких вырезок смешались, чтобы создать одно большое изображение, которое, в свою очередь, занимало место в созвездии, сплеталось и принадлежало уже другой композиции.

«Парк из рук блестит на солнце, стены приходят, а ели ворчат на золото времён».

— Это день, когда Дебора распевала караоке со статуей Лейлы, ну той, которой много веков, — прокомментировал Виктор.

«Прожорливое и отважное море поднимает платье несчастий и закатывает угольные глаза подоске из одеяний».

— А вот этого я не помню.

— Конечно, помнишь, это когда мы пытались испечь лимонный пирог, а в итоге сожгли полотенце!

— Похоже, у вас довольно опасные вечеринки, — заметила Элоиза. — Как-нибудь пригласите?

Мне понравились морские звёзды, олень, которого пожирал медведь из деревянных пуговиц, искры повсюду и море, ощетинившееся мусорными баками, пакетами, бриллиантами, бутылками, жемчужинами, билетами и серебряными монетками.

— Вы меня пугаете.

Джамаль протянул мне очередной бокал. Я прижала к себе брошюру с описанием выставки. Всё