Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева

жертвой людской злобы. Скажу тебе, что есть такой закон: бочка, которую катят вверх, в конце концов падает обратно, вниз…

Пора было сказать кузену и о похоронах Степана, о том, что Тери и Жильбер собираются хоронить слугу не по церковному, а по гражданскому обычаю.

Когда Поль пришел в редакцию газеты «Друг народа», на него набросилась красотка Тери:

– Где ты пропадал? Пора собирать людей! Ты позвал своего кузена?.. Что?! Не пойдет?! Какой стыд!.. А еще кого?

Конечно, Андрея Воронихина! Бывший крепостной – смелый, даже отчаянный, его стоит позвать.

И обещал сей же час навестить его и объяснить ему: никаких песнопений, никаких молитв и причитаний, будут простые гражданские похороны, а явиться надо завтра, к двенадцати часам.

Разговор был непростой. Андрей хоть и был крепостным Строгановых, однако перед отъездом граф дал ему вольную. Отчего бы не стать Андрею сторонником лозунгов, провозглашенных Французской революцией? В то время в памяти еще были живы картины Пугачевского бунта, и Андрей помнил смерть прекрасного человека – генерала Бибикова. С тех пор много утекло воды. Павел Строганов заметил, как изменился Андрей: вместе с новыми знаниями к нему пришло чувство собственного достоинства, от лакейства не осталось и следа.

Разговор получился щекотливым. Граф поручил Андрею заботиться о сыне, наблюдать за ним, помогать ему во всем. Воронихин посылал в Петербург письма лишь с добрыми вестями. Но похороны Степана – гражданские?! Андрей помрачнел, долго молчал и – отказался. Поль был раздосадован.

Нелегкое положение было у Воронихина. Он отказался, но как граф Павел? Что может его остановить? Увы, Поля ничто не остановило.

После похорон в газете «Друг народа» появилась заметка с сообщением о первых гражданских похоронах. Подписала ее Теруань.

Жаркое лето 1789 года

На улицах цвели каштаны, белые цветы украшали неубранные улицы Парижа, однако в сумерках они превращались в некие подобия привидений. Пугающие известия распространялись по всей Европе, словно волны цунами. В Петербурге боялись французской заразы, императрица, помнившая Пугачева, была напугана и советовала родственникам тех, кто в Париже, вызвать домой непутевых сыновей. Говорила о том и Симолину, русскому послу во Франции.

Иван Михайлович Симолин, несмотря на постоянные волнения и беспокойство, оставался мастером элегантных ответов и дипломатических умолчаний. Каждый день к нему поступали донесения о парижских событиях, о поведении русских, и он отправлял в Петербург краткие депеши. В Париже, как писал он, – настоящий кавардак. Что будет дальше, какая участь ждет французскую монархию, неведомо. Парижским русским напоминал, чтобы они чаще являлись в посольство.

Но кого он увидел, приближаясь к зданию посольства? Там стояли Григорий Строганов, его кузен Павел, Андрей и незнакомая важная дама с очаровательной девушкой. Это была княгиня Наталия Петровна Голицына, «усатая дама», с дочерью. Путники встречались еще в Вене, и Павлуша был очарован юной княжной по имени Софи.

Андрей бросился навстречу Мишелю, они перемолвились немногими словами, и Мишель пригласил Андрея в мастерскую Виже-Лебрен. Вернувшись к веселой компании, Андрей представил «еще одного русского». Григорий, улыбнувшись, заметил:

– Молодой человек, если вас увидит посол, он потребует, чтобы вы возвращались в Россию, – не такие дела теперь в Париже, чтобы прогуливаться и рисовать картинки.

– Глупости, Жорж! – важно заметила княгиня Голицына. – Здесь так интересно, надо непременно кое-что поглядеть еще. К тому же я… – она сделала проказливую физиономию, – я собираюсь еще поиграть в карты. Кто из вас, бездельников, готов со мной сразиться? Приглашаю завтрашним днем к себе.

Григорий поддержал ее шутливый тон:

– Могу и я сыграть, однако есть человек, который обучался картам не в Москве или в Париже, а… среди пиратов. Да, да, Наталья Петровна. Так что сражение вам грозит нелегкое. Вот – художник Мишель.

– Завтра… мне надо быть в мастерской Лебрен, – заметил Михаил.

– Мы тоже хотим побывать у Лебрен!

В мастерской художницы их очаровали развешанные по стенам картины и сама прелестная Элизабет. Она с легкостью пустилась в рассуждения о России, ее просторах, о своей мечте побывать в этой удивительной стране.

– Я знакома с графом Строгановым! А вы, Андрэ, уж не раб ли графа? Я слыхала, что в России господа держат в числе своих рабов именно художников.

Андрей слегка порозовел, но не успел ничего ответить – в мастерскую явился посыльный с запиской для княгини. И та тут же поднялась.

– Вы зайдете еще ко мне? – спросила Элизабет. Княгиня кивнула. – А вы, Андрэ?

– Может быть, позднее, – ответил Воронихин. – Дело в том, что я еду теперь в Англию. Я получил задание от императрицы построить мраморный бассейн в Зимнем дворце.

– О! Как бы я хотела повидать вашу государыню!

– Это легко сделать, – сказала Голицына, закрывая веер.

…О княгине Голицыной в Париже ходили разные слухи. Говорили, что в молодости она подолгу здесь жила и целые ночи проводила за картами. Однажды проигралась в пух и прах, и ее муж, который обычно покорно вынимал для нее из бумажника деньги, вдруг заартачился:

– Дорогая, на этот раз у меня нет денег. Мы с тобой не можем столько тратить.

– Как ты смеешь? Для нашей фамилии это немыслимо, это позор!

Но муж впервые не дал ей денег. И тогда по Парижу поползла новая молва: у княгини был воздыхатель, маркиз, он добивался ее, а она была хоть и азартна, но горда – не соглашалась на свидание. Однако тут делать было нечего. Княгиня, так похожая на «пиковую даму», послала маркизу записку: «Я приглашаю Вас на рандеву. Цена рандеву – мой проигрыш». Где тут правда, где домыслы – неизвестно.

Смятение, которое охватило Мишеля перед карточной игрой с Голицыной, оказалось напрасным: в тот день было знаменитое взятие Бастилии.

К грозной тюрьме Мишель отправился вместе с Жаком, которого так удачно написал на портрете. Зрелище было захватывающее. Толпы окружали тюрьму, взоры всех были обращены на самый верх.

Мишель оглядывался и искал Андрея, но в такой толпе найти кого-либо невозможно.

Зато он заметил стоявшую поодаль черную карету, почему-то она его привлекла – и что же? В оконце кареты он узнал княгиню Голицыну! Вот это да!

А Жак не спускал глаз со стен тюрьмы. Что он там увидел? Мишель в рассеянности опять искал Андрея…

А Воронихин в это время направлялся к судну, которое шло в Лондон. Григорий, насмешливо оглядев парижскую толпу, удалился к себе. А Поль, романтик Поль, похоже, утратил часть своих восторгов. Отцу он написал весьма спокойное письмо (то ли не желая его волновать, то ли охладев к революции): «Мы недавно ходили смотреть Бастилию, которая, как вы знаете, была последним возмущением парижан, она взята приступом… Всем позволено туда входить, когда работников нет, то есть ежедневно после семи вечера и по воскресеньям».

…Спустя некоторое время в Париже произошло еще одно