Советы советского врача. Молодость в старости - Лидия Богданович

Одна из самых больших загадок любви (впрочем, и влюбленности тоже) — ее двойная оптика, которая рождается в подсознании любящего. Достоинства любимого человека она резко увеличивает — как бинокль, недостатки резко уменьшает — как перевернутый бинокль. Часто неясно даже, кого мы любим — самого человека или его розовое подобие, которое сфантазировало наше подсознание.

Но рядом с этим обманом зрения в любви есть такое ясновидение, которое недоступно другому чувству. Глаза любви видят в любимом такие его глубины, о которых иногда не знает и сам он. Любовь высвечивает в нем зародыши его хороших свойств, их ростки, которые могут расцвести и сделать человека таким, каким его видят приукрашивающие глаза любви. Потому-то любовь — это одновременно и чувство-иллюзия, чувство-обман, и чувство-предвидение, чувство-прогноз — чувство, которое видит человека в его возможностях. И рождает такую двоякость одно и то же свойство любви — ее добавляющее зрение, которое видит в человеке больше, чем в нем есть: видит его достоинства увеличенными и отсеченными от недостатков, то есть видит его и приукрашенным, и таким, каким он мог бы стать.

Этот сплав ослепления и дальновидения несет и яркие надежды, и горькие разочарования (разочарований, к сожалению, больше). Потому что нужен тяжелый труд души (и хорошие условия жизни), чтобы стать — хотя бы в чем-то главном — таким, каким видят тебя глаза любви.

Именно от двух этих причин зависит счастье или несчастье семьи: от условий жизни людей и от того, как они поведут себя в этих условиях — хватит ли у них сил, чтобы удержаться на высоте хороших отношений, сумеют ли они воспользоваться попутным ветром любви, чтобы набрать нужную скорость самоулучшения, или будут застревать на мелях своих недостатков, напарываться на подводные камни неумений, незнаний, эгоизма…

Досемейная любовь — праздник: она отделена от быта, она соединяет людей в часы свиданий, когда они лучше, чем обычно. Семейная жизнь — будни, сначала праздничные, потом все менее праздничные. Входя в повседневность, любовь заражает ее своей праздничностью, но и сама заражается от нее будничностью, и чем дальше, тем больше. Рассветное чувство постепенно, проходя по веренице ступеней, делается дневным, повседневным, привычным.

К сожалению, это неизбежно. Ягода — смерть цветка, это закон жизни. Приобретения и потери всегда идут вместе, и, получая новое, мы теряем старое, а с ним теряем и то хорошее, что в нем было.

Взрослая любовь — огромное богатство для человека, но она несет с собой и неизбежные утраты. Теряются юношеская романтика, сердечное беспокойство; из любви уходит будоражащее чувство недостигнутой цели, на его место встает покоящее чувство достигнутой цели. Исчезает привкус недоговоренности, привкус запретного плода, теряется неповторимость секунд свидания.

Любовь не занимает теперь весь первый план жизни, она потеснилась, и рядом с ней стоят ее новые соседи — материальные и бытовые заботы. Пропитываясь ими, любовь входит в быт, начинает обрастать привычками, а привычка часто несет смерть любви. Впрочем, общего правила — одного для всех — здесь нет. У одних людей привычка убивает любовь, у других — углубляет ее: пропитываясь психологической стойкостью привычек, хрупкие ниточки чувств у таких людей прочнеют, связывают их крепче, глубже.

Но так или иначе любовь (влюбленность, симпатия, влечение) приходит на решающее распутье: или она переменится, пройдет сквозь неизбежные кризисы, как проходит их дерево, пересаженное на другую почву, — тогда она сможет так срастись с буднями, чтобы не подчиниться им; или она не сумеет изменить себя, приноровиться к новой, куда более жесткой почве — тогда она станет чахнуть, болеть, умирать. Третьего пути, к сожалению, нет. Любовь, влюбленность, симпатия, влечение — чувства самоугасающие, и если не помогать им, не добавлять топлива в их огонь, они будут неминуемо хиреть и гаснуть — это тоже глубинный закон человеческой психологии.

Все ли способны на любовь? К сожалению, нет. Наверное, рождаясь, каждый здоровый человек несет в себе скрытую способность к любви. Но чем старше люди, тем меньше таких, у кого хватает глубины души, чтобы вместить это большое чувство. У многих душа не достигает нужной глубины: у кого — из-за воспитания, у кого — из-за жизненных условий, у кого — из-за чрезмерности эгоизма.

Люди эгоистического склада или люди с неглубокой душой способны, пожалуй, только на влечение, влюбленность, привязанность — не больше. Хотя если такие люди вырастят в себе способность дорожить другим, как собой, они тем самым углубят свою душу, умерят «я-центризм», и их влюбленность может перерасти в любовь. Правда, сделать это очень трудно, тут не обойтись без переломов в себе, и далеко не у всех, наверное, хватит на это сил.

Как же все эти социальные перевороты повлияли на наши чувства? И как влияют на них другие глобальные сдвиги — НТР, урбанизация, сидячая цивилизация?

Сдвиги эти в корне меняют весь уклад будней, и первая перемена в этом укладе — как бы взрыв перемен. Ритм жизни все убыстряется, круто растет число перемен в единицу времени: в году сейчас столько сдвигов, сколько раньше вмещалось в 10–12 лет. Этот взрыв перемен несет с собой потоки новизны, которые и обогащают людей, и резко повышают их нервные нагрузки.

Человеческая психика попадает в тиски таких перегрузок, каких у нее никогда не было. И чтобы уберечь себя от распада, она начинает экономить нервные силы — отпускает меньше этих сил в каждое ощущение, в каждое переживание. В подсознании человека возникает новый психологический механизм — глушитель эмоций. Он спасает психику от разбалансирования, но человеческие чувства слабеют, делаются менее сердечными, эмоциональными, более головными, рациональными, чем раньше. Такое обеднение чувств — первая резко невыгодная для нас перемена в современной психологии. Это плата за приспособление наших нервов к нынешнему сверхритму жизни.

Рассудочных людей становится все больше. А человек-рационал хуже приспособлен к семейной жизни: его привязанность к близким людям слабее, все его чувства — любовные, дружеские, родительские, родственные — резко теряют в глубине и долготе.

А как действует на людей взрыв контактов, который принесла с собой нынешняя городская жизнь?

Английские социологи подсчитали, что у среднего горожанина сейчас от пятисот до двух тысяч знакомых. Это могло бы расширять кругозор людей, углублять их общение друг с другом. Но взрыв контактов мельчит эти контакты, снижает их глубину, лишает душевности. Более того, ежедневные контакты с тысячами людей — на работе, на улицах, в магазинах, в транспорте — резко перенапрягают нервы, усиливают потоки тягостных эмоций.

Так же перегружают наши нервы и взрыв информации, и постоянно растущие шумы, и загрязненный воздух, и отъединение от природы…

В ответ на атаки города человеческая психика создает еще один щит обороны: мозг начинает вырабатывать наборы эмоциональных шаблонов, стандартов — одинаковых откликов на разных людей, разные сигналы жизни. На привычные отклики идет меньше нервных сил, и это спасает их от перерасхода. Но мы дорого платим за такое спасение: наши чувства — у кого больше, у кого меньше — обезличиваются, теряют в личном своеобразии. Обезличивание чувств (после ослабления и орассудочивания чувств) крупная перемена в психологии современного человека.