Машины Старого мира - Гэбриэл М. Нокс

Став главным контролёром Трана забыл, каково определение слова «друг».

Отвернувшись к экрану, старик с наигранной обидчивостью скривился, но уже через секунду его глаза просияли.

— Гляди, снова об этом красавце заговорили. Какое у него личико миловидное, чистый фарфор.

Трана обернулся к экрану, на котором повторяли развлекательное шоу с участием Вирты Феса.

— Да, теперь тупые передачи крутят чаще, по моему указу, конечно. Нужно отвлекать народ от бытовых проблем, без этого никак.

— А я не рассказывал тебе, как этот парнишка вылез в свет?

— Думал, благодаря деду, — безразлично пожал плечами Трана.

— О, нет, — довольно протянул старик. — Лишь отчасти. Он, конечно, выглядит хорошо, но не настолько, чтобы стать в одночасье знаменитым. Феса, как и многие среди звёзд, прошёл долгий путь, через кровати магов Центральной башни. Я же был у него первым.

Советник пошло рассмеялся, перейдя на визг, Трана же скривился — к повадкам блудливого старика он так и не привык.

***

Размытая линия океанического горизонта окрасилась в жёлто-розовые оттенки заходящего солнца. Облака тонкой кистью рисовали на небе мягкие нежно-фиолетовые линии. Пространство кругом словно замерло, и только урывками вздымающиеся тонкие слои песчинок гладкой дюны доказывали обратное.

Вирта сидел у океанического берега, обхватив колени руками и с тревогой следя за одинокой птицей, парящей над спокойными водами. Пять дней — и он вернётся на континент. Корабль прибыл, он разгружается в порту соседнего города, и как только разгрузка завершиться, ему и Манис придётся покинуть остров. Он вернётся домой, к семье, но отчего же в груди так печёт? Отчего мысль о возвращении отзывается в голове неприятными ассоциациями?

Вирта облизал пересохшие губы, зачерпнул в руку горсть белого песка, после чего пустил разрозненные сухие песчинки по ветру. На фоне окрашенной в жёлтое дюны возникла тёмная фигура. Волосы Манис развевались на ветру — сегодня она не заплетала их. Манис. Отчего же она выбрала его, а не Тулсаху? Почему не хочет остаться, а хочет полететь с ним? И тут Вирта вспомнил их мелкие словесные перепалки, их встречи в городе, её слова. Неужели она и правда сменила гнев на милость, неужели…

Манис села рядом, поправив на плечах тонкий палантин.

— Грустишь?

— Немного.

— Ты возвращаешься домой, в привычную обстановку…

— Кто сказал, что та обстановка была для меня привычной. Я приспособился, но это не значит, что я жил так, как хотел. Я даже не знал, чего хотел.

— Ты жил лучше, чем бо́льшая часть тулсахцев. Комфорт, внимание, деньги, статус. Серьёзно? Променял бы всё это на тулсахские поля?

Вирта опустил голову, легко улыбнулся, но в глазах по-прежнему читалась грусть.

— Да, променял бы. Здесь всё просто. Живи, трудись, твори и будешь счастлив. Нет склок, нет войн, нет интриг. Всё прозрачно, как вода в океане поутру. Когда у тебя всё есть, чего ещё желать?

— А чего у тебя не было в Разнане?

— Уверенности в лучшем будущем, наверно.

— А здесь она есть? Сегодня – завтра прилетят маги и Тулсахи не станет.

— Пытаешься меня приободрить? — усмехнулся Вирта.

— А получается?

— Я никому никогда не рассказывал о том, как я попал на самый верх. Тебе интересно?

— Да.

— Стыдно признаваться в случившемся, но с тобой я готов поделиться. Правда, даже не знаю почему.

— Расскажи.

— Я прошёл почти через всех советников Башни, благодаря матери, конечно. Тогда мне ещё не было и шестнадцати.

Манис вздрогнула, и лицо её тотчас исказилось в ужасе и отвращении.

— Моральные ценности едва ли интересовали Мускиль. Мы переживали, что вот-вот опустимся на внешний круг. Семья таскала меня по званым вечерам, демонстрируя похотливым старикам, и, в конечном итоге, труды матери окупились. Мне стыдно вспоминать об этом, но, знаешь, я был не одинок в своём позоре — почти все звёзды внутреннего круга прошли через это. Башня никогда не выбирала людей за талант, она принимала лишь диалог похоти, власти и денег.

— Мне… очень жаль…

— Жаль? Мне тоже. Если бы я понимал, что происходит, если бы был таким, как ты, то ничего бы не произошло. Знаешь, лучше оказаться на внешнем круге, чем…

Тёплая ладонь легла на плечо Вирты.

— Я думаю о том, что как только окажусь в стенах Разнана, всё вернётся в прежнее русло, а воспоминания о позоре снова заставят прятаться за маской, сотканной из дорогих одежд и косметики. Хотя, должен отметить, многие из мне подобных приняли свой поступок и больше не жалеют. Они думают лишь о конечном результате, а не о процессе его достижения. Я не размышлял об этом в таком ключе, пока не попал сюда, просто не знал, что бывает иначе. Не знал, что можно жить честно, при этом не испытывая стыда за содеянное.

Вирта замолчал, но вскоре продолжил.

— Останься здесь, Манис, кто-то из нас должен прожить простую, но честную жизнь. Пусть это будешь хотя бы ты.

Они встретились глазами.

— Неужели ты так и не понял, — тихо произнесла Манис.

— Понял.

И в следующую секунду Вирта приблизился к девушке. Он задержался на мгновение, ещё раз взглянув в блестящие глаза, чтобы отыскать в них согласие, а потом прикоснулся к мягким губам, поначалу слегка. Почувствовав взаимность, он с большей жадностью и пылким напором притянул Манис к себе, обхватив обеими руками. Щёки Манис вспыхнули, ресницы крылом бабочки порхнули один раз и опустились вместе с веками. Она потянулась в ответ, возвращая поцелуй.

Они не считали минут. Солнце закатилось за горизонт, с океана потянуло прохладным ветерком, а на дюны опустилась чёрная, как уголь, ночь. Они лежали на остывшем песке, глядя на усыпанное звёздами небо. Там, в недосягаемой глубине космического пространства летел одинокий старый спутник, чуть ли не единственный рабочий, до сих пор рассекающий околоземное пространство.

— Полетим ли мы снова в космос или увидим конец этого мира? Есть ли будущее у планеты, поглощённой властью магии? — рассуждала Манис, сжимая руку Вирты в своей ладони.

— Возможно, когда-то Тулсаха выйдет из тени. Население её помножится, и она завоюет континенты, установив на территориях свой порядок, но мы не застанем этого. Мы будем лишь наблюдать, как сгниёт последний завод старой цивилизации, а Башня станцует на его останках глупый танец торжества власти и денег. Но мы