Почему евреи не любят Сталина - Яков Рабинович

У евреев Страны Советов всегда было много нерешенных проблем, особенно в послевоенные годы, и многие из них считали, что ЕАК обязан им помочь в решении жизненно важных вопросов. В их адрес направлялись жалобы, просьбы с разных концов Союза, и надо сказать, что в меру возможного члены комитета пытались помочь, обращаясь к представителям верховных органов власти. А поэтому ЦК определило, что дальнейшее существование комитета ставилось в зависимость от безусловного соблюдения принципа, гласившего, что «работа среди еврейского населения Советского Союза не входит в его обязанности». Свое внимание комитет должен был сосредоточить на «решительной борьбе против попыток международной реакции ее сионистских агентов использовать еврейское движение за рубежом в антисоветских и антидемократических целях». Помимо развертывания антиамериканской и антисионистской пропаганды партия потребовала от ЕАК и оказания услуг другого рода, о характере которых без труда можно догадаться по следующему упреку, содержавшемуся в тексте одного из проектов постановлений ЦК: «Свои связи с зарубежными еврейскими учеными, общественно-политическими и культурными деятелями комитет не использовал с целью получения от них полезной для советского государства информации»[96]. Если вспомнить, что в эти годы в Советском Союзе шла бешеная гонка по созданию атомного оружия, то станет совсем ясно, в какой «информации» была острая необходимость. Итак, после всех решений, проектов постановлений в ЦК полагали, что ЕАК обречен и указание о его ликвидации можно ожидать от вождя в любой момент, а потому предпочли занять выжидательную позицию. Тем временем не посвященные в тайны Кремля Михоэлс и его товарищи вновь обрели некоторую хрупкую надежду, благо не знали, какие невероятно тяжкие испытания обрушатся на них в ближайшем будущем. И с каждым днем тучи над лидерами ЕАК сгущались и предвещали грозу, об этом свидетельствовали собранные факты о сионистской деятельности комитета и его связях с зарубежными издательствами, с которыми корреспонденты газеты «Эйникайт» поддерживали связь. Зарубежную прессу всегда интересовали интриги в семьях партийных лидеров, и в первую очередь самих правителей. Особенно угнетали вождя опасения, что в тайные козни против него сионисты могут вовлечь и обеленных его доверием родных и близких. Отсюда болезненная подозрительность к любому еврею, уже вошедшему в число его родственников или пытавшемуся сблизиться с ним. Самоубийство в ноябре 1932 г. жены Сталина Н. С. Аллилуевой оказало на психику диктатора глубочайшее негативное воздействие. По свидетельству родственников, Сталин часто горестно сокрушался при них: «Очень она плохо сделала, она искалечила меня! Она искалечила меня на всю жизнь». Оценивая психологическую травму, перенесенную тогда отцом, Светлана Аллилуева позднее писала: «Смерть мамы страшно ударила его, опустошила, унесла у него веру в людей и в друзей.

Он всегда считал маму своим ближайшим и верным другом, — смерть ее он расценил как предательство, как удар ему в спину. И он ожесточился»[97].

Перенесенное диктатором личное горе, ожесточенная борьба на протяжении многих лет со своим злейшим врагом и соперником Троцким не могли не сказаться самым отрицательным образом на его характере, а значит, и на отношениях с окружающими его людьми. Антисемитские действия диктатора стали более ярко вырисовываться в середине 30-х гг., когда в СССР был взят курс на возрождение русского патриотизма, а геббельсовская пропаганда в Германии во весь голос заговорила о еврейском окружении большевистского вождя (хотя к этому времени соратники Ленина, еврейского происхождения, были уже расстреляны), все отчетливей стали проявляться элементы прогрессировавшей с годами юдофобии. И как по «закону» в семейную когорту вождя стали просачиваться еврейские родственники. Так, в 1935 г. он же одобрил женитьбу своего сына-первенца Якова на уроженке Одессы Ю. И. Мельцер. После того как в июле 1941 г. старший лейтенант Красной армии Я. И. Джугашвили попал под Витебском в немецкий плен, его жену арестовали. Сталин считал ее «нечестным человеком», полагал, что с ней «надо разобраться»: не причастна ли она к сдаче в плен своего мужа? Мельцер освободили только весной 1943 г., когда в результате специально проведенного следствия диктатор убедился в ее невиновности. Причиной такой его «милости» могла быть сообщенная ему информация о гибели сына в апреле 1943 г. в концлагере Заксенхаузен. В 1942 г. начался роман дочери Сталина Светланы с кинодраматургом А. Я. Каплером. Их познакомил брат Светланы Василий, привлеченный Каплером в качестве консультанта к созданию нового фильма о летчиках.

Вскоре между вступающей во взрослый мир шестнадцатилетней девушкой и 38-летним лауреатом Сталинской премии и автором сценариев таких популярных кинокартин, как «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», возникло неординарное чувство. Вспоминая об этом, С. Аллилуева напишет об отце: «То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего…»[98]. Чем закончилась трагическая любовь Каплера, известно… Из-под стражи его освободили 11 июля 1953 г.[99]

Драматический финал романа с Каплером не стал для дочери вождя, как показали последующие события, достаточно поучительным уроком. Во всяком случае, уже весной 1944 г. она, вновь влюбившись, вышла, не спросив у отца совета, замуж за студента Московского института международных отношений Г. И. Мороза. Светлана и этот еврейский юноша, ставший впоследствии ученым юристом, когда-то учились вместе в одной школе. Сталин, как и следовало ожидать, не одобрил этого брака, правда и не препятствовал ему. Затаив неприязнь к зятю, он отказался от знакомства с ним и, запретив молодым жить вместе с ним в Кремле, предоставил им квартиру в жилом доме Совета Министров СССР на Берсеневской набережной (печально знаменитый «Дом на набережной»).

Вскоре Сталин в разговоре с дочерью, дав выход своим чувствам, ядовито заметил: «Слишком он расчетлив, твой молодой человек… Смотри-ка, на фронте ведь страшно, там стреляют, а он, видишь, в тылу окопался…»[100].

Недоброжелательство Сталина к родственникам, переходящее порой в явную антипатию, и стало краеугольным камнем в том мифическом сионистском заговоре, фабрикацией которого с конца 1946 г. и занялся тщеславный шеф советской госбезопасности Абакумов. С этого времени он регулярно направлял диктатору ставшую для последнего кошмаром наяву информацию о контактах Светланы и Григория Морозова с неким И. И. Гольдштейном, человеком, якобы подосланным «еврейским националистом» С. М. Михоэлсом для сбора личных сведений о вожде.

В ходе начавшейся «оперативной разработки» Гольдштейна выяснилось, что тот работает старшим научным сотрудником Института экономики АН СССР и еще осенью 1922 г. он вместе с Варгой участвовал в подготовке для Сталина доклада о перспективах советско-германского экономического сотрудничества. Гольдштейн был довольно видным ученым. А с Михоэлсом познакомился через своего давнего друга 3. Г. Гринберга — старшего научного сотрудника Института мировой литературы АН СССР и ближайшего помощника Михоэлса по работе с еврейской научной интеллигенцией. До Октябрьской революции Гольдштейн и Гринберг состояли в Бунде.