Познать женщину - Амос Оз

Но тут вмешалась Анна-Мари, плотно запахнув красное кимоно на своей хрупкой фигурке, произнесла:

— Я против. Никакого бизнеса не будет, прежде чем мы не найдем себя.

— Найдем себя?

— Я имею в виду: пусть каждый наведет маломальский порядок в своей жизни.

Иоэль бросил на нее выжидающий взгляд. Ральф тоже молчал. Какое-то чувство самосохранения, дремавшее глубоко внутри, вдруг шевельнулось в Иоэле, предупреждая, что лучше бы остановить ее именно сейчас, в эту минуту. Сменить тему разговора. Взглянуть на часы и попрощаться. Или, по крайней мере, посмеяться вместе с Ральфом над тем, что она сказала и что собирается сказать.

— Поменяться стульями, например, — добавила она и рассмеялась. — Кто помнит эту игру?

— Может, хватит? — предложил Ральф, словно чувствуя тревогу Иоэля и находя нужным ее разделить.

— Например, — продолжала она, — напротив, на той стороне улицы живет пожилой человек. Уроженец Румынии. По полчаса, стоя у забора, он говорит с твоей матерью по-румынски. Почему бы ей не перейти к нему?

— И что из этого выйдет?

— А выйдет то, что Ральфи сможет перейти ко второй вашей маме и жить у нее. По крайней мере, с испытательным сроком. А ты перейдешь сюда. А?..

Ральф заметил:

— Будто в Ноевом ковчеге. Она всех распределила по парам. Что случилось? Грядет потоп?

И Иоэль, прилагая все усилия, чтобы не выдать гнев, стараясь, напротив, выглядеть веселым и добродушным, заметил:

— Ты забыла о девочке. Куда мы поместим девочку в твоем Ноевом ковчеге? Можно мне еще пунша?

— Нета… — Глаза Анны-Мари наполнились слезами, она ответила так тихо, еле слышно, что Иоэль с трудом уловил слова: — Нета — молодая женщина, а не девочка. До каких пор ты будешь называть ее «девочкой»? Думаю, Иоэль, что ты никогда не знал, что такое женщина. Даже само это слово не вполне понимаешь. Не перебивай меня, Ральф. Ты тоже никогда этого не знал. Как сказать part на иврите? Роль? Я хотела сказать, что вы всегда либо отводите нам роль младенца, либо принимаете роль младенца на себя. Иногда я думаю: «Бэби, бэби, это прекрасно, sweet, but we must kill the baby».[11]Я тоже хочу еще немного пунша.

В последующие дни Иоэль размышлял о предложении Ральфа. Особенно когда обнаружился, новый расклад сил: ему и его матери, противящимся идее снимать комнату в мансарде на улице Карла Неттера, противостояли дочь и теща, готовые осуществить эту идею даже перед надвигающимися выпускными экзаменами. Десятого марта Нета получила, напечатанное на компьютере извещение Армии обороны Израиля, уведомлявшее, что она будет призвана в армию через семь месяцев, двадцатого октября. Из этого Иоэль заключил, что она не рассказала врачам на медкомиссии о своей «проблеме», а быть может, и рассказала, но обследование ничего не выявило. Иногда он спрашивал себя: не безответственно ли его молчание? Не в том ли его прямой родительский долг, чтобы позвонить и довести до сведения комиссии все факты? Заключения иерусалимских врачей? С другой стороны, размышлял он, каких именно? Ведь мнения разделились. Должен ли он представить все их? Не окажутся ли эти действия за спиной дочери поступком злым и безответственным? Наложить на всю ее последующую жизнь печать болезни, которая связана со множеством темных суеверий и предрассудков? Разве не факт, что «проблема» Неты ни разу не проявилась вне стен дома? Ни разу. С тех пор как умерла Иврия, даже дома был всего один случай, и то давно, в августе, а после того — никаких признаков. Вообще говоря, и то, что произошло тогда, в августе, носило не такой уж однозначный характер. Почему бы ему не отправиться на улицу Карла Неттера в Тель-Авиве, осмотреть хорошенько комнату, из окна которой будто бы открывается вид на море, расспросить соседей, осторожно и незаметно выяснить, что представляет собой та, с кем Нета будет жить под одной крышей, эта ее соученица Эдва, и, если окажется, что все в порядке, выдавать дочери сто двадцать долларов, а может, и больше каждый месяц. По вечерам он мог бы заходить к ней на чашечку кофе, исподволь узнавать, все ли идет как надо. А что, если Патрон всерьез намерен предложить ей небольшую должность в своем офисе? Какой-нибудь второразрядной секретарши? Он, Иоэль, всегда сумеет наложить вето и сорвать любые комбинации Учителя. Хотя, если подумать, чего ради запрещать ей поработать там немного? Таким образом Патрон избавит его от необходимости дергать за ниточки прошлых связей, чтобы освободить дочь от армии без ссылок на здоровье и без того, чтобы к ней прилип ярлык девушки, не служившей в армии? Патрон легко может устроить так, что работа в его офисе будет приравнена к службе в армии. Более того, было бы здорово, если бы Иоэлю удалось благодаря нескольким, хорошо продуманным шагам спасти Нету и от армии, и от клейма болезни — именно в этом, в том, что он намерен наложить подобное клеймо на всю жизнь дочери, обвиняла его некогда в безумии своем Иврия. И еще: если он пересмотрит позицию в отношении съема комнаты на улице Карла Неттера, это, возможно, изменит расстановку сил в доме. Хотя, с другой стороны, Иоэль понимал, что едва Нета встанет на его сторону, снова возродится союз между двумя пожилыми женщинами. И наоборот, если ему удастся привлечь в свой лагерь Авигайль, то мать его и дочь немедленно окажутся по ту сторону баррикады. Так чего ради суетиться? В результате он отложил решение всех проблем и не стал ничего предпринимать ни в связи с призывом в армию, ни в связи с улицей Карла Неттера. Вновь в глубине души решил он, что дело терпит, завтра тоже будет день, да и море не убежит.

А пока что он починил неисправный пылесос, принадлежавший хозяину дома, господину Крамеру, и полтора дня помогал домработнице убирать дом так, чтобы не осталось в нем ни пылинки. Так, как он делал год за годом в иерусалимской квартире, когда приближался праздник Песах. Он настолько увлекся этим, что на звонок Дуби Кранца, поинтересовавшегося, когда вернется Нета, Иоэль сухо ответил: идет генеральная уборка, так что, пожалуйста, пусть он позвонит в другой раз.

Что же до предложения Ральфа по поводу инвестиций в некий фонд, связанный с канадским консорциумом, и обещаний, что вклад будет удвоен в течение восемнадцати месяцев, то Иоэль рассматривал их в сравнении с рядом других поступивших к нему прожектов. Например, с намеками матери на солидную сумму денег, отложенную, чтобы помочь Иоэлю войти в мир бизнеса. Золотыми горами, что обещал бывший сослуживец, если Иоэль согласится стать его партнером в частном сыскном агентстве. Перспективой работать с Ариком Кранцем дважды в неделю по четыре часа в ночную смену санитаром-волонтером в белом халате, в одной из больниц. Кранц преуспел там: одна из волонтерок, по имени Грета, отдалась ему. А для Иоэля он приметил и застолбил двух других, Кристину и Ирис, — выбирай любую, а то и обеих сразу. Но ни «золотые горы», ни предложение об инвестициях, ни волонтерство Арика Кранца не затронули никаких его чувств.

Ничто не шевельнулось в нем. Кроме неясного, но неотступного ощущения, что он все еще по-настоящему не пробудился: ходит, размышляет, занимается квартирой, садом, автомобилем, спит с Анной-Мари, курсирует между теплицей, домом и торговым центром, моет окна к празднику Песах, вот-вот закончит читать книгу о жизни и смерти начальника генштаба Давида Элазара — и все это во сне. И если теплится еще в нем желание разгадать, понять или, по крайней мере, четко сформулировать вопрос, он должен выбраться из густого тумана. Пробудиться от спячки любой ценой. Даже ценой несчастья. Пусть придет некто и ударом кинжала прорвет мягкую жировую пленку, окутавшую его со всех сторон, мешающую дышать, словно он во чреве кита.