Ассирийские танки у врат Мемфиса - Михаил Ахманов

– Как ты думаешь, Марк Лициний, куда нас пошлют?

– Сицилия почти очищена от пунов, и Помпей перебрасывает войска в Иберию. Туда отправлены Второй и Третий Аллеманские легионы, Третий Галльский и Первый Британский.

Аллеманский, Галльский и Британский… теперь добавится Первый Египетский… Слова трибуна меня не удивили. Римляне любят воевать чужими руками и нанимают даже скандинавов и сородичей Хайла. Pecuniae oboediunt omnia.[63]

– Наверняка пошлют в Иберию, – сказал Марк Лициний. – По воле цезаря и сената Помпей должен разгромить базы пунов на атлантическом побережье. Надеюсь, мы будем там вместе.

Он положил руку на мое плечо. Дружеский жест, но я на него не ответил. Из безмерной дали времен всплыло предо мной лицо Синухета, и услышал я его печальный голос: «Обласкали тебя римляне, обласкали… Сколько ты стоишь, Хенеб-ка? Тысячу двести денариев в год? А какова цена твоей земле, твоей женщине и твоему ребенку? Их ты еще не успел продать?»

Пришла ночь, мы погрузились на корабль и с рассветом вышли в море.

Вчера закончился месяц пайни, первый месяц Засухи; сегодня, в день нашего исхода, начался месяц эпифи. Море было спокойным, мерцающим зеленовато-серебристым блеском, и лежало оно от горизонта до горизонта, заполняя вместе с небом мир. Берег уже исчез, скрылись стены и башни Цезарии, и судно Эния Гектора шло на запад, разрезая форштевнем мелкую волну. Глухо рокотали моторы, моряки драили палубу, стоял на мостике чернобородый капитан, всматривался в даль рулевой у штурвала, но не виднелось в море ровным счетом ничего: ни рыбачьих баркасов, ни торговых судов, ни военных трирем. Похоже, верными были сведения римских лазутчиков – если и остались у нас боевые корабли, так только в Дельте.

Я условился с капитаном, что мои люди будут выходить наверх из трюмов группами по сорок человек. Сейчас первая такая команда собралась на корме у мостика, чтобы не мешать работавшим на палубе матросам. Тут были Рени, Хоремджет и мои ординарцы, Кенамун, Амени и еще десятка три солдат; дышали свежим воздухом и как один смотрели на юго-восток, на дом, который мы покинули. Прощались. Хмурые напряженные лица и взгляды, полные тоски… Только двое были спокойны, Хайло и Иапет. Хайло кормил попугая фиником, а Иапет… Ну, как известно, ливиец не сидит на месте и носит дом с собой.

Вдруг капитан шагнул к перилам мостика и замахал мне рукой.

– Легат! Послушай, твоя милость, что творится! И вы, парни, слушайте! Вовремя вы убрались из Египта! Не иначе как вас хранили боги!

У него на мостике был ушебти. Должно быть, мощный аппарат, раз взял мемфисскую станцию.

– Сделай громче, – сказал я, и над палубой понеслось:

– Слушай, Та-Кем, слушайте, люди Черной Земли! Слушайте, слушайте! – Голос диктора смолк, будто он пытался справиться с волнением. – Враг… Враг наступает! Они идут, и нет у нас другой защиты, кроме рук своих, кроме стойкости и мужества. Нет у нас царя – бежал наш царь. Нет у нас Дома Войны – лежит в руинах этот Дом. Нет у нас надежды на богов – молчат наши боги. Нет у нас крепких стен, чтобы огородиться от чужого воинства. Не защитит нас Река, не спасет пустыня, и солнце не сожжет наших врагов… Поднимайтесь, роме, вставайте, люди Черной Земли! На помощь, братья! На помощь, сестры! Велика держава наша, а отступать некуда! Ассирийские танки у врат Мемфиса!

Огляделся я и увидел: стоят мои воины с окаменевшими лицами, словно покинуло их дыхание жизни. И тех, что на палубе, и тех, что столпились внизу, на лестницах, ведущих к люкам.

Поднял я голову, посмотрел на капитана Гектора и велел:

– Поворачивай на восток! Плывем к Дельте и дальше – в Мемфис!

– Не могу, легат, – отозвался капитан. – Мне заплачено, и должен я доставить вас в Мессину.

– Ты, Эний Гектор, поплывешь туда, куда я прикажу. Клянусь красными лапами Сета! Не то…

Лязгнули затворы, Иапет потянул клинок из ножен.

– Поворачивай лохань, капитан! – выкрикнул Нахт.

– Делай, что приказано, или схлопочешь финик в лоб, – молвил Давид.

– Кто ты такой, чтобы спорить с нашим воеводой? – рявкнул Хайло.

– Тебе лучше подчиниться, Эний Гектор, – спокойно произнес Хоремджет. – Видит Амон, мы возвращаемся!

Капитан пожал плечами и что-то буркнул рулевому. Завертелся штурвал, и солнце, глядевшее в корму, переместилось на левый борт, а потом его лучи брызнули прямо в глаза.

Мы возвращаемся! Возвращаемся!

…И сказал Синухет, князь и странник:

– Вот Та-Кем, прекрасный мой Та-кем; стоял он, стоит и будет стоять. Будет стоять, пока не иссякли любовь и доблесть в сердцах его сыновей.

Возможно, читатель, познакомившись с «Повестью о Синухете», разбитой в тексте моей книги на отрывки, захочет обозреть ее в виде единого текста. С этой целью «Повесть» приводится ниже, вместе с моими примечаниями.

Составляя эту компиляцию, я пользовался четырьмя источниками, причем тексты «Повести» в них существенно различались:

1. «Всемирная галерея. Древний Восток», СПб., изд-во «Терция», 1994 г.

2. М.Матье, «День египетского мальчика», М., изд-во «Детская литература», 1975 г.

3. «Фараон Хуфу и чародеи. Сказки, повести, поучения Древнего Египта» (перевод И.С. Кацнельсона, Ф.Л. Мендельсона), М., изд-во «Художественная литература», 1958 г.

4. Б.А. Тураев, «Древний Египет», М., изд-во «Высшая школа», 2007 г.

Различия текстов вполне объяснимы и связаны не только с конкретным переводчиком, но и с тем, что «Повесть», созданная в XIX веке до н. э., читалась и переписывалась в Древнем Египте на протяжении тысячелетий. Чтобы это было ясно, приведу цитату из предисловия к книге 3:

«Известно около двадцати пяти различных спис-ков этого произведения, относящихся к XIX–X вв. до н. э. Они содержат от нескольких обрывочных строк до почти полного текста. И каждый из них имеет какую-либо особенность в языке или стиле, отличающую его от других. В основе повести, возможно, лежат подлинные события, впоследствии приукрашенные и поэтизированные. Во всяком случае, она во многом напоминает те автобиографии, которые египетские вельможи приказывали высекать на стенах гробниц, чтобы увековечить свои деяния».

Внимательный читатель, ознакомившись с любым переводом «Повести», может отметить ряд загадочных обстоятельств. Почему Синухет, большой вельможа и военачальник в расцвете лет (ему примерно 35), так пугается грядущей междоусобицы? Почему он бежит? Казалось бы, он должен поддержать царевича-наследника вооруженной рукой, а не бежать в страны дикарей и варваров. Почему Амуэнши, приютивший Синухета, столь к нему благосклонен – выдает за него свою дочь, наделяет богатыми владениями, ставит начальником над войском? Ведь Синухет для него – чужак, причем довольно подозрительный! Наконец, пробыв на чужбине лет тридцать и вырастив взрослых сыновей, Синухет, по слову фараона, бросает эту свою семью без всякого сожаления! Странно, не так ли?