Ассирийские танки у врат Мемфиса - Михаил Ахманов

Выбрали знатные меж собой лучшего бойца, и был тот воин грозен, могуч и силен, как взбесившийся буйвол. Не было подобного ему в тех краях, и бросил он мне вызов, думая, что справится со мной – ведь прожил я в стране Иаа много лет, и в волосах моих уже виднелись серебряные пряди. Решил тот силач, что убьет меня с легкостью, а после разорит мой дом и уведет мои стада, как было в обычае в Ретену. И даже правитель Амуэнши не мог пойти против того обычая.

Узнав о том единоборстве, сказали мои сыновья: «Выйдет один из нас биться с завистником и исторгнет кровь из его жил. Ты, отец, не поднимай на него руки. Крепок кедр, но и он дряхлеет, ловок барс, но и ему назначен срок».

Не мог я принять их помощь, ибо хоть стали мои сыновья воинами, но в полную силу еще не вошли – старшему было семнадцать, а другим еще меньше. Какой отец пошлет юного сына под вражеский меч? Какой отец не встанет перед ним, не заслонит от гибели? Нет таких отцов! А если есть, то не мужи они, а трусливые шакалы. Сказал я сыновьям: «Крепок еще кедр, и барс ловкости не потерял. Соберите своих людей, а этого сына греха оставьте мне. И когда познает он мою силу и падет, ударим мы на его приспешников».

Взял я свой лук и натянул новую тетиву. Взял я свои стрелы и выбрал лучшие, с острыми наконечниками. Взял я свой меч и наточил его. И ничего другого мне было не нужно.

В день поединка явился мой враг и был он как гора, как бык, тащивший груз оружия, – нес он лук со стрелами, и связку дротиков, и щит, и боевой топор, и кинжал. И пришли с ним другие знатные из моих завистников, и привели своих воинов, и то же сделали мои сыны. Встали их и наши люди по обе стороны площадки для ристаний, и глядели они друг на друга, как псы на волков. И горели у моих людей сердца за меня, и говорили они: «Найдется ли храбрец, чтобы биться с нашим господином? А если найдется, долго ли выстоит?» Амон видит, были те слова пророческими.

Вышел я с луком своим и мечом, и враг мой, брат несчастья, принялся метать в меня стрелы. Неискусный был он лучник, и лук его уступал моему из Та-Кем; не умеют в тех краях делать мощные луки и свивать прочную тетиву. Миновали меня его стрелы, и приблизился он, и попытал удачу с дротиками, но увернулся я от них, и пали дротики врага на землю. Те же, кто следил за нашим боем, удивлялись моему умению – поистине был я быстрее барса и крепче ливанского кедра.

Поднял я дротик и швырнул в его щит. В самой середине засело острие, и мой противник, сын греха, не смог его вытащить, как ни старался. Пришел он в великий гнев, испустил вопль, отшвырнул свой щит и бросился на меня с подъятым топором. Вот пришло мое время! Знал я, что гнев – плохой пособник в битве; застилает гнев глаза и не видит гневный, куда нанесут ему удар, куда поразят его копьем или стрелой.

Согнул я свой лук, метнул стрелу, и попала стрела тому воину в шею, но не убила. Закричал он от страха и рухнул в пыль, и была кровь на шее его, и была кровь на плече. Не медлил я, подбежал к нему, вырвал из рук боевой топор и поразил его в темя. И вот мертв он, пища Анубиса, и вот ноги мои на его спине, и вот клич мой летит над ристалищем! А меч мой чист – убил я врага его топором!

И когда свершилось это, подал я знак своим сыновьям, и ринулись они на завистников, как львы на трусливых гиен. И вздрогнула земля, и затмилось тучами солнце, и было в тот день много крови.

Убил я врагов и вошел в дома и хлева их, и наступил ногой на их поля, и взял их оружие и колесницы, их плоды и зерно, и добро их приумножило мои богатства. То, что замыслили они против меня, я сотворил против них, и властитель мой Амуэнши сказал: «Это справедливо». И не было в Верхнем Ретену человека, поднявшего голос против меня.

О той смуте и моих деяниях узнали в финикийских городах, узнали в стране Син и стране Джахи, и докатилась слава моя до Черной Земли. Междоусобица там утихла, не было в живых смутьянов, и Сенусерт, великий фараон – жизнь, здоровье, сила! – правил там по милости Амона. Сказали ему обо мне, и возрадовалось его сердце, и молвил он так: «Сильный муж всюду силен, разумный всюду разумен. Но хорошо ли, что сила его и разум служат чужому владыке? Разве он не сын Та-Кем? Воистину сын из лучших сыновей, ибо не запятнал рук своих кровью соплеменников!»

И сказав это, отправил царь и благой бог послов в страну Иаа. Пришли они ко мне, и развернули свиток с царской печатью, и сообщили, в чем воля фараона, а слова его были такими:

«Ведомо мне, что ты, Синухет, странствовал в чужих землях, убоявшись за честь свою и не желая проливать родственной крови. Хвала Амону, миновали те тяжкие времена! Чего теперь ты страшишься? Маат видит, чист ты предо мной, и нет на тебе вины и не будет, если ты вернешься. Дом твой уцелел, и уцелело имущество, и живы твои слуги, и молят они за тебя богов. Вернись, Синухет! Ведь ты уже не молод, и пора тебе думать о достойном погребении. Разве не хочешь ты упокоиться в родной земле? Разве не хочешь, чтобы тело твое умастили бальзамами и покрыли пеленами из тонкого полотна? Разве не хочешь лечь в саргофаг из кедра, не хочешь, чтобы проводили тебя вельможи, и жрецы, и музыканты, как провожают ближних фараона? Или решил ты умереть в чужой стране, где тело твое накроют козьей шкурой и забросают землей? Вернись, Синухет! Знай, нет радостного дня у человека на чужбине, и горек там мед, а вино не утоляет жажды».

Услышал я эти слова владыки, и силы меня покинули, и упал я на живот, и захватил пальцами прах с земли, и посыпал свою голову. И сказал: «Есть ли большее счастье, чем вернуться на родину? О боги, боги! Дожил я до этого дня, и сердце мое ликует!»

Но нет сладкого вкуса без горького, нет тепла без холода, нет радости без горя. Понурились мои сыновья, заплакала жена, опечалились воины и слуги, и потемнел лицом Амуэнши. Но был он мудр и не стал меня удерживать. Служили у него люди из Черной Земли, мои соплеменники, и было известно Амуэнши, что всякий сын Та-Кем желает упокоиться на родине; там и только там пропоют над усопшим нужные гимны, скажут нужные слова и вложат в руки мумии Книгу Мертвых. Не похожи мы на других людей, ибо знаем: надо уходить в Страну Заката из своей земли, уходить по стародавним обычаям. А куда я мог уйти из владений Амуэнши?.. Прав был фараон, мой владыка, когда сказал: «Вернись, Синухет! Или решил ты умереть в чужой стране, где тело твое накроют козьей шкурой и забросают землей?»

Утешил я жену и детей своих как мог и стал собираться в дорогу. Не чужие были они для Амуэнши, и поклялся он, что сыновья унаследуют мою власть и имущество и будут впредь его опорой – такой же, какой был я. Распрощался я с ними, и вышел в путь вместе с посланцами фараона, и разрывалось мое сердце от горя и радости. Навсегда покинул я близких своих, и это было горе; шел я на родину, в землю предков, и то была радость. Не так жаждал я царской ласки и благоволения, как хотел увидеть дом свой, и течение Хапи, и пальмы на его берегу, и наши святилища, и людей, похожих на меня; хотел услышать речь Та-Кем, вдохнуть запахи отчизны и послужить ей в срок, какой отмерили мне боги и судьба. Что бы ни говорили жрецы, даже фараон, светлый наш Гор, не вечен, а Та-Кем стоял, стоит и будет стоять.