Ассирийские танки у врат Мемфиса - Михаил Ахманов

Вот отправился я в дорогу с посланцами владыки моего, и шли мы к великим финикийским городам, что стоят у моря Уадж-ур, а затем вдоль побережья в страну Син, а затем повернули к дельте Хапи, к Нижним Землям благословенного Та-Кем. Увидел я Реку, и возликовало мое сердце, увидел храмы, и вознес богам молитву, увидел поля с зелеными ростками, и деревья в цвету, и виноградники, и усталость меня покинула. Вдохнул я воздух родины и сказал: «О Амон! Нет краше земли твоей! Счастье почитать тебя, счастье жить на этих берегах и счастье уйти отсюда в Страну Запада!»

По Реке мы плыли на судне с тридцатью гребцами, и причалило судно у дворца фараона, светлого Гора, и господин мой Сенусерт, коего помнил я еще царевичем, вышел ко мне и позволил припасть к его стопам. А после обнял он меня и произнес: «Ты прибыл, Синухет, ты прибыл! Ты услышал мой зов! Да будешь ты награжден и возвеличен!»

И сделалось по сему. Вернул повелитель мои владения, и все в них было целым – и дом мой, и сады, и поля, и стада, и люди мои, хоть немногие из них помнили меня и знали, кто их князь и господин. И приумножил царь мои богатства, дал во владение многие земли и, призвав зодчих, повелел устроить мне усыпальницу, достойную князя и вельможи. И рука царя не скудела, и всякий день видел я улыбку на лице его. Воистину был я награжден и возвеличен!

Но в том ли радость? В том ли, что царь милостив к слуге своему, с которым некогда делил тяготы битв и походов?.. И, думая об этом, я повторял снова и снова: даже фараон не вечен и преходящи его милости, а Та-Кем, прекрасный мой Та-Кем, стоял, стоит и будет стоять. Будет стоять, пока не иссякли любовь и доблесть в сердцах его сыновей.

Египет! сила странная в неяркости твоей!

Валерий Брюсов

Le Cousinage est un Dangereux Voisinage[64]

Между Древним Египтом и нашим отечеством явственно прослеживаются, как очень точно, хотя и по совсем иному поводу сказал тот же Валерий Яковлевич Брюсов, «тайные властительные связи», некое странное сродство.

Но позвольте! Как такое возможно? Где Египет, где Русь, что общего между Северной Африкой и Восточной Европой? К тому же, строго говоря, Древний Египет кончился за тридцать лет до Рождества Христова с падением династии Лагидов, иначе именуемых Птолемеями, то есть со смертью царицы Клеопатры. А Древняя Русь (хотя куда справедливее все-таки вослед европейским историкам называть ее Средневековой Русской державой, дабы не ставить в один хронологический ряд с Древней Грецией, Древним Римом и иже с ними) началась, по сути дела, с призвания варягов, то есть с вокняжения Рюрика в 864 году. Разрыв в девятьсот лет!

Оставим в стороне псевдоисторические построения, выводящие, например, древних египтян из причерноморских степей, где обитали представители трипольской, древнеямной и майкопской археологических культур (вследствие чего предками неджесов и роме становятся, заметьте, наши прародители – некий «славянский праэтнос»!). Спекуляции – на то они и спекуляции.

А вот вышеназванное родство все-таки существует.

И не только в том оно заключается, что наше, казалось бы, исконное выражение «сокол ты мой ясный», как убедительно доказал в одном из своих историко-филологических эссе мой покойный друг Александр Александрович Щербаков, пусть не прямиком, но косвенно восходит к египетскому соколу Гору.

И не только в том, что русских объединяет с древними обитателями долины Нила дивное умение испытывать на чужбине, как бы хорошо они там ни устроились, к каким бы вершинам ни были вознесены судьбой, нестерпимую ностальгию по родным березам или зарослям папируса. Кто не верит – пусть прочитает ту самую древнеегипетскую «Повесть о Синухете», к тексту которой постоянно обращается герой ахмановского романа.

И не только во врожденном всенародном пристрастии к великим стройкам – еще нарком Лазарь Моисеевич Каганович сравнивал Днепрогэс и Беломорканал с египетскими пирамидами (о канале, соединявшем некогда Нил с Красным морем, он, похоже, не знал), тем самым невольно, а может, и вполне сознательно проговариваясь, что сооружено и то, и другое рабским трудом. Ну как тут не вспомнить сонет все того же поэта-символиста Брюсова:

Я раб царя, и жребий мой безвестен:

Как тень зари, исчезну без следа,

Меня с лица земли судьба сотрет, как плесень;

Но след не минет скорбного труда,

И простоит, близ озера Мерида,

Века веков святая пирамида.

Куда уж символичнее!

Подобных «…и не только…» можно было бы выстроить более чем внушительный ряд, однако и вышеприведенного хватит. Sapienti sat.[65]

Но вот одна история, уже напрямую связанная если и не с отечественной фантастикой, то с одним из ее классиков. Великолепную историческую дилогию «Великая Дуга» Иван Антонович Ефремов писал в хронологии событий: сперва первую, более древнюю часть, повесть «Путешествие Баурджеда», относящуюся ко временам правления фараона Джедефра, то есть к концу XXVII – началу XXVI веков до Р.Х., а уже потом вторую, повесть «На краю Ойкумены», действие которой разворачивается многими столетиями позже. А вот изданы повести были в обратном порядке: «На краю Ойкумены» – в 1949 году, а «Путешествие Баурджеда» – только в 1956-м. И отнюдь не случайно – слишком уж много нежелательных ассоциаций возникало (или, по крайней мере, могло возникнуть) у советского читателя. Судите сами: герои повести живут в мире, отделенном ото всех остальных стран если и не железным, то папирусным занавесом. В государстве, где повсюду возведены лагеря-шене (пусть и согнаны в эти лагеря не зэки, а классические рабы). В стране, где за всеми неусыпно бдят «вестники Великого Дома»… А судьба казначея бога Баурджеда и его спутников, изведавших необъятность мира и вернувшихся в родную Та-Кем, невольно вызывает в памяти образы тех, кто прошагал половину Европы, а по возвращении оказался на одном из островов «архипелага ГУЛАГ». И потому вовсе неудивительно, что выйти в свет «Путешествие Баурджеда» смогло лишь через полтора года после смерти Отца Народов – ахмановского «фараона Джо-Джо, который строг, но справедлив».

Может, и не в прямом, а всего лишь в двоюродном родстве мы с Древним Египтом, однако соседство это впрямь оказывается порою опасным. Во всяком случае, как видите, для писателей.

Времена, впрочем, меняются. И Михаилу Ахманову ничто, слава богу, не угрожает. А вот обратился он в своем альтернативно-историческом фантастическом романе именно к Древнему Египту никоим образом не случайно. Здесь отчетливо прослеживается преемственность литературной традиции.