Убийца из детства - Юрий Александрович Григорьев

мало-помалу наступало прояснение. Позванивая колокольчиками тройка, управляемая Смертью, быстро удалялась. Туман перед глазами начал рассеиваться. Журавлев увидел, что лежит на полу такой же комнаты, как и Алькина. За окном бушевало пламя. В потолке зияла большая дыра. Он посмотрел по сторонам. Дверь комнаты распахнута, лестничная площадка освещена бушующим наверху пламенем. Но выход на улицу еще свободен! Сверху стали падать продолжающие гореть обломки. Скоро весь дом обрушится. Чтобы не быть похороненным под головешками, надо срочно убираться от дома подальше. Но сначала, сказал себе Журавлев, еще десять вдохов.

Раз! Кто же захотел меня убить? Два! Тот, кто знает про Альку. Три! А кто может про нее знать? Четыре? Да никто, кроме …

Сверху раздался угрожающий треск. Вот-вот рухнут стропила! Надо поторопиться!

Журавлев рванулся, чтобы встать на ноги, и тут же упал. Острая боль электрической молнией пронзила лодыжку и правую руку. Он опустил взгляд и увидел, что кисть неестественно вывернулась.

Журавлев замер, давая боли успокоиться. Рядом с ним упала дымящаяся головёшка. За ней, рассыпая искры¸ вторая. Превозмогая боль, Журавлев перевернулся на живот. Замер, собирая остатки сил. Новая головешка упала ему на спину и отскочила в сторону. Быстрее!

Журавлев подтянул под себя ноги, опираясь за здоровую руку, поднялся над полом. И на четвереньках двинулся к выходу.

Каждое движение вызывало новый приступ боли. Постанывая, Журавлев упрямо карабкался к дверному проему. Всего-то два метра! Вот уже на десять сантиметров меньше! Еще на десять. Полтора метра! Вот он, порог. За ним – два метра до входной двери. Но силы быстро кончились, и он беспомощно растянулся на полу.

Головешки падали все чаще. Гул пламени усиливался. Как и доносящийся сквозь него угрожающий треск. Еще немного – и на месте дома будет лежать груда пылающих развалин. И он под ними. Если не успеет выбраться!

Журавлев стиснул зубы и снова поднялся на четвереньки. Плевать на боль! Плевать на стыд! На то, что обо мне подумают! Я буду кричать! Материться! Лишь бы это помогло выбраться!

Когда он отполз от пылающего дома настолько, что почувствовал себя в безопасности, сил уже не оставалось. Журавлев лежал около забора на спине, глубоко дышал и смотрел на пламя, пожирающее старый дом. Казалось, что ненасытный огонь хочет сжечь последнее свидетельство давней, самой романтичной в его жизни любви. Под гул пламени, под треск превращающихся в угли досок, бревен и бруса в памяти Журавлева сами собой всплыли и зазвучали пришедшие из невозвратной юности слова Альки, которые она произнесла в ту новогоднюю ночь уже после того, как они вырезали на подоконнике дату слияния своих тел и душ. Загадочно улыбаясь, сверкая озорными искорками в глазах, она изо всех сил пыталась выглядеть серьезной:

– Ты знаешь, в нашем доме живет Барабашка. Когда у него хорошее настроение, я с ним иногда разговариваю. Он мне отвечает!

– Человеческим голосом? – спросил тогда Журавлев.

– Нет, – серьезно огорчилась Алька. – Он не умеет говорить по-русски. И никакого другого языка не знает. Но он все понимает! Отвечает всегда по-разному. Постукиванием. Скрипом.

Алька посмотрела в лицо Журавлева:

– Не веришь… – грустно вздохнула она. Но тут же встрепенулась. – А ты можешь быстро сказать: Бородатый Барабашка барабанит в барабан?

Догадка молнией сверкнула в голове Журавлева. И тут же, словно в знак восхищения его прозрением, пламя в горящем доме радостно ухнуло, а его крыша с грохотом провалилась. В черное небо взметнулось облако горячих искр. Словно салют триумфу человеческого разума над столь же человеческой жестокостью.

Тайна, скрытая в сегодняшних словах Альки, открылась! Удивительно, что она так долго не давалась в руки. Потому что все время оставалась на самом виду. Была на удивление проста и очевидна. И крылась она в Барабашке! Как просто!

Журавлев захохотал! Громко! Во весь голос!

Если бы в эту минуту Журавлева обнаружили спасатели, они решили бы, что человек сошел с ума. Какой еще диагноз можно поставить чудом спасшемуся погорельцу в испачканной золой и пеплом одежде, что с вывихнутой кистью и ушибленной ногой валяется под забором около дома, который едва не стал его могилой, и при это хохочет?

– Косичка, говоришь? – прошептал Журавлев. – Ну-ну!

Боковым зрением он увидел бегущего к нему человека. Он не боялся, что это убийца возвращается, чтобы исправить свою оплошность. Убийца сейчас далеко отсюда. И хотя уверен, что его никогда не заподозрят в покушении на убийство, изо всех сил старается обеспечить себе алиби. Так, на всякий случай.

Журавлев облегченно вздохнул. Сейчас его отвезут в больницу. Дадут дышать кислородом. Проверят, что с рукой и ногой. Может быть, наложат гипс. Оснований для того, чтобы оставить в больнице надолго, не найдут. Если найдут – придется сбежать. Главное, чтобы не было переломов.

– Алька, Алька! Зачем ты это сделала? – шептал он потрескавшимися губами. – Наша с тобой история была так давно! Где твоя женская предусмотрительность?

Тут Журавлеву стало стыдно. Зачем обвинять в чем-то Альку, если это она, сама того не зная, помогла вычислить убийцу?

Глава последняя

Журавлев, одетый в просторный банный халат, сидел за кухонным столом в своей квартире. Положив загипсованную правую руку на стол, левой он механически поглаживал гипс и с виноватой улыбкой смотрел на сидящую напротив него Ирину.

Около часа назад он вернулся домой из поездки в город детства. Увидев мужа с забинтованной рукой, Ирина не задала ни одного вопроса. Подсобила ему раздеться и увела в ванную. Замотала гипс полиэтиленом, помогла мужу смыть с себя дорожную пыль. И только теперь, когда раскрасневшийся Журавлев сидел за столом кухни, она повелительным, не допускающим возражений тоном, потребовала от мужа объяснений.

– И не пытайся что-то скрывать! – строго предупредила она благоверного. – Я все равно пойму, где правда, а где ложь!

Журавлев обреченно кивнул. На многолетнем опыте семейной жизни с Ириной он уже давно знал: если скрыть что-то от нее, недоговорив, иногда еще удается, то врать совершенно бессмысленно и опасно. Проницательность супруги просто зашкаливала. Когда еще в далекой молодости он убедился в этом, то оценил уникальную способность жены, сказав с нескрываемым восхищением: тебе бы детектором лжи работать!

Поэтому, если сейчас он не торопился рассказать Ирине про свои приключения в городе детства, то только по одной причине: не знал, с чего начать. Ирина не торопила мужа. Понимала, что он не готовил объяснение, и теперь ему надо собраться мыслями. Так, в полном молчании, прошло минуты две, которые показались обоим вечностью.

– В общем, так, Ириша! – начал Журавлев, выстроив в уме события последних