Италия на рубеже веков - Цецилия Исааковна Кин

глубокий след в истории современной Италии: до сих пор интеллигенция старшего и среднего поколения вынуждена сводить моральные счеты со своим прошлым.

Этот человек никогда не был ни революционером, ни подлинным интеллектуалом, ни даже личностью — пусть отрицательной — подлинно исторического масштаба. Для этого у него не было необходимых данных — интеллектуальных, моральных и даже политических. Но ловкость, цинизм, беспринципность, безграничная самовлюбленность — все это, как ни парадоксально, способствовало его успеху. Кончил он самым жалким образом. Человек, считавший себя ницшеанцем, стал игрушкой в руках Гитлера. У Муссолини не хватило элементарного достоинства, чтобы покончить с собой, — это после всей декламации на тему о героизме, о лозунге «живите опасно!» и прочее.

Его конец ни в коем случае не может считаться неожиданностью: его можно было предвидеть. В этой книжке мы постарались показать, из какого теста был сделан этот жалкий и зловещий персонаж итальянской трагедии масок, пытавшийся уверить мир в том, что он является наследником римских цезарей.

Как мы уже говорили, зима 1914/15 г. была бурной. Джолитти на декабрьской сессии парламента подтвердил свою решительную оппозицию войне, и националисты начали яростную травлю. Джолитти подробно пишет о том, как его обвиняли в прогерманских симпатиях, в тайных контактах с немецким послом и т. д. Весной 1915 г. сражение между нейтралистами и интервенционистами вступило в решающую фазу. Правительство Саландры — Соннино вело очень двусмысленную политику. 26 апреля 1915 г. в Лондоне был подписан секретный договор, согласно которому Италия дала обязательство вступить в войну на стороне держав Антанты, которые со своей стороны гарантировали Италии всяческие компенсации после победы. В архиве Джолитти есть много писем и телеграмм: ему сообщали, что все ужасно, что Саландра взял или берет на себя роковые обязательства, что он, Джолитти, единственный человек, который может еще спасти положение. В письме депутата Луиджи Факты сообщалось, что многие парламентарии, причем не из числа друзей «человека из Дронеро», говорили: «Чудовищно, что Саландра не чувствует потребности узнать, что думает Джолитти»{169}.

Когда Джолитти приехал в Рим на заседание парламента, националисты устроили настоящую провокацию. «На вокзале, — вспоминает Джолитти, — меня ожидала толпа националистов, чтобы устроить мне враждебную демонстрацию. Мне советовали выйти не через обычную, а через запасную дверь, но я отказался, сказав, что хочу пройти через ту же дверь, что и всегда. И добавил, что если против меня устроили демонстрацию, то лучше мне ее увидеть. И, действительно, группа демонстрантов окружила меня и друзей, пришедших меня встретить. Они сопровождали меня до моего дома со свистом и выкриками. Дойдя до подъезда, я обернулся и сказал: Но хотя бы один раз крикните: «Да здравствует Италия!»{170}.

По приезде в Рим Джолитти получил более 300 писем, телеграмм, визитных карточек от парламентариев. Это было открытой политической демонстрацией в поддержку нейтралитета. 7 мая Джолитти получил записку от министра казначейства Паоло Каркано, просившего о свидании. Они встретились, и Каркано подробно изложил все доводы, по которым правительство считало необходимым в этот момент вступить в войну. «Я так же подробно возразил на все его доводы, — пишет Джолитти, — и указал на все опасности, навстречу которым пошла бы Италия. Каркано мои слова взволновали, на глазах у него были слезы. Но он сказал, что решение правительства вступить в войну окончательно. Однако он решительно ничего не сказал, не сделал ни малейшего намека на то, что уже подписан договор. Его молчание стало мне понятным только через несколько лет, когда большевики опубликовали Лондонский договор; тогда я узнал, что там имелось формальное обязательство все держать в секрете»{171}.

Король пожелал увидеться с Джолитти. При встрече Джолитти повторил королю все свои аргументы против войны, но король тоже не сказал о Лондонском договоре. Наконец состоялась встреча с Саландрой, который сказал, что решение принято, пути назад нет и что, если парламент не поддержит его, ему придется уйти в отставку. Трюк с отставкой действительно был проделан. Сам Саландра в сообщении для печати возложил ответственность на Джолитти и его друзей. Позднее Саландра обвинял Джолитти в неискренности и в том, что тот знал о Лондонском договоре, хотя и не читал текста. Саландра писал, что конфликт правительства с парламентским большинством «был весьма эффектно подтвержден демонстрацией джолиттианцев, поддержанных католиками справа и социалистами слева». И дальше: «Правительство не могло примириться с двусмысленным голосованием, я не смог бы пойти на соглашение, чтобы как-то продержаться под покровительством Джолитти»{172}.

Заявление об отставке кабинета Саландры было подано И мая, король опять пригласил Джолитти для консультаций, но тот сказал, что при создавшихся условиях возглавлять правительство может лишь кто-то, придерживающийся ориентации Саландры. В это время произошли майские демонстрации интервенционистов («радужные дни»), в которых Муссолини и Д’Аннунцио играли активнейшую роль. Кульминацией было нападение на здание парламента. Кароччи убежден, что Саландра сам провоцировал антиджолиттианские демонстрации, хотя и уверял Джолитти, что он, Саландра, лично настроен против войны, да вот Соннино настаивает… Во время «радужных дней» Джолитти получил массу анонимных писем со всех концов Италии. Во всех без исключения повторялось обвинение, будто Джолитти получил от Германии и Австрии крупную сумму, чтобы попытаться помешать вступлению Италии в войну против них. Впрочем, замечает Джолитти в мемуарах, некоторым авторам анонимных писем эта сумма казалась недостаточной, и они ее удваивали.

Некоторые итальянские историки обвиняют Джолитти в том, что в эти решающие недели он был пассивен. Кароччи пишет: «Нейтрализм Джолитти был отчетливо консервативным, он был задуман как парламентский маневр, без того, чтобы принимать в расчет новые силы, существовавшие в стране, так как он недооценивал значение этих сил. Это было ошибкой, которую тот факт, что среди социалистов в тот момент преобладали революционные тенденции, объясняет лишь отчасти»{173}. Раджоньери ставил вопрос несколько иначе: он писал, что существовали круги, для которых война была «исторической возможностью» (эту фразу не раз повторял Саландра), вывести Италию из состояния прострация, из того «морального кризиса», о котором так долго говорили. «Взятый в такой перспективе контраст Джолитти — Саландра… становится столкновением, быть может решающим, между двумя различными концепциями осуществления власти, существовавшими внутри итальянских либеральных кругов в момент растущего давления со стороны народных масс»{174}.

Король в конце концов не принял отставку кабинета, и Саландра, делая вид, что он «выполняет волю народа», потребовал у парламента неограниченных полномочий. 20 мая Турати произнес исключительно сильную речь в парламенте, но никакие речи не могли помочь. Сколько парадоксальных ситуаций создает история. Во время «радужных дней» на страницах «Идеа национале»