Победитель забирает все - Владимир Колычев

В данном случае сопротивление бесполезно. Зато чистосердечное признание может смягчить вину.

– Явка с повинной?! – задумался опер. – Но ведь был же вызов.

– Вызов был. Но я-то мог сбежать… Не сбежал. Дождался приезда милиции, чистосердечно во всем признался. Никакой мороки, стралей. И плюс в глазах начальства заработаешь. А не будет явки с повинной, не будет чистосердечного признания. Вернее, будет, но его на свой счет следователь запишет, а ты останешься в стороне…

Опера вняли аргументам. И отметили в протоколе, что майор Комиссаров добровольно сдался в руки правосудия. Затем последовало чистосердечное признание. Был пьян, убил из ревности.

1

Когда-то давным-давно Сергей окончил машиностроительный техникум. Специальность самая что ни есть пролетарская – техник-технолог литейного производства. Не пригодилась ему профессия. Армия, десять лет службы в милиции… Но, как оказалась, судьба довела его до такой жизни, где его специальность оказалась вдруг востребованной.

Литейный цех – это плотный контакт с раскаленным металлом, это шум, пыль, грязь. И повышенный травматизм. Редкий месяц обходился без травм. В одном цехе лили чугун, в другом из того же чугуна делали водозапорную арматуру – краны для батарей парового отопления. Работа очень сложная и ответственная. Умри, но перевыполни план. Тяжело и нудно. Но делать нечего: докатился до такой жизни – терпи…

Все-таки правильную тактику избрал Сергей. Он не утверждал, что убил Кристину, но и не отрицал. Каялся, наговаривал на себя, но при этом неизменно сообщал, что ничего не помнил. Показательным был тот факт, что следователь не стал проводить следственный эксперимент. Какой в этом толк, если Сергей ничего не помнил? На рукоятке финского ножа были обнаружены отпечатки его пальцев, опять же кровь на руках. Под ногтями Кристины нашли частицы его кожного покрова – она царапнула его в экстазе, но в материалах дела это было представлено как следы борьбы… В общем, доказательств его вины хватало, и, крутись ни крутись, все равно не выкрутишься. Да Сергей и не крутился. Даже Глебову он не рассказал правду. Глупо было обвинять в своих проблемах Соломина. Непростительно глупо. Катнул бы он на него бочку, тот бы ответил тем же. У Сергея бочка пустая, а Соломин катнул бы на него бочку тяжелую. Сам бы мэр города приложил руку к тому, чтобы Сергея раскатали в пух и прах…

Шесть месяцев Сергей провел в городском СИЗО в ментовской камере. И все это время регулярно получал посылки от Даши. Будь этот «грев» от Олега, он бы целиком отдавал харчи сокамерникам. Но ведь его грела Даша. От ее помощи он отказаться не мог. Да и не хотел. Олег тоже проявлял участие. Нанял для него дорогого адвоката. С такими намерениями кладут дорогущий букет цветов на могилу своего врага.

Суд состоялся в конце лета девяносто шестого года. Явка с повинной и чистосердечное признание должны были сыграть свою положительную роль. Принимались во внимание заслуги на поприще борьбы с бандитизмом. И тем не менее судья отмерил ему не шесть-семь лет, как было обещано, а все девять. И в конце осени Сергей попал в ментовскую зону.

Колония как колония – администрация, жилая и производственная зоны, охрана, колючая проволока. Только жили здесь не по воровским, а в общем-то по человеческим понятиям. И к сидельцам здесь относились в соответствии с заслугами на воле. Если ты честный мент – тебе почет и уважение. Брал взятки, кормился с бандитской руки, беспредельничал – не жди здесь любви и признания.

Только десять процентов осужденных сидели за должностные преступления. Четвертая часть – за убийства и кражи. Еще столько же – за изнасилования. Никак не думал Сергей, что в органах правопорядка так остро стоит половой вопрос. Возможно, что какая-то часть из этого контингента попала под «мохнатую» статью по чьему-то злому навету. Уж он-то знал, как подставляют ментов. Насильников не уважали, но и не опускали, как это делалось на обычных зонах. Были, конечно, редкие случаи, когда кого-то петушили, но это нужно быть последним чмошником да еще нарваться на озабоченного «активиста»…

Чеченцев и других безбашенно-отмороженных типов содержали отдельно от остальных, был такой локально-профилактический участок. А в остальном зона как зона. В авторитете здесь были сотрудники исправительно-трудовой системы. К этому контингенту на зоне со стороны начальства наблюдалось особое отношение. Да это и понятно – сегодня ты по одну сторону колючки, а завтра по другую. На особом счету – оперативники и спецназовцы. Пониже – сотрудники ГАИ. В самом низу – судьи и прокуроры.

Сергея очень удивило, что руоповцы почетом здесь не пользовались. А кое-кто из осужденных питал к ним ничем не прикрытую ненависть. К таким относились лица, попавшие за решетку по разработке РУОПа.

В Новожильске, благодаря бурной пробивной деятельности Глебова, РУОП комплектовался лучшими сотрудниками милиции. В других городах – по остаточному принципу. Отдавали самых ненужных, а иногда и презираемых людей. И эти ненужные потом начинали мстить своим бывшим коллегам.

Обычно вновь прибывших руоповцев прятали от обычных зэков в хозблок, в санчасть – от греха подальше. Дабы не приключился с ними несчастный случай. Но Сергей ни от кого прятаться не стал. «Заехал» в жилой блок, представился. И надо же, встретился сразу с двумя «обиженниками». Те даже разбираться с ним не стали. Ночью вывели в умывальник и… Дневальный потом долго отдирал их от стенки. А Сергею выписали пятнадцать суток штрафного изолятора. Пока он там сиживал, нашлись люди, которые просветили смотрящего о том, кто есть такой бывший майор Комиссаров. Честный мент, гроза бандитов и так далее… С тех пор Сергей был в авторитете.

Со временем он укрепил свое положение реально авторитетной должностью. Два года ударного труда в промзоне были высоко оценены начальством. Он был назначен инженером-технологом производственного цеха. Вся фишка была в том, что по штатному расписанию эта должность замещалась вольнонаемным кадром. И хотя Сергей был осужденным, это не помешало ему занять положенный для его должности кабинет. Какое-никакое, а начальство.

Сергей отмотал в общей сложности без малого шесть лет. По большому счету оставалось еще три года. Но новый Уголовный кодекс, призванный повысить ответственность за убийство, предусматривал по убойным статьям условно-досрочное освобождение после отбытия двух третей срока наказания. Поскольку косяков за ним не числилось, начальство относилось к нему хорошо, то можно было надеяться на УДО. Тем более что все к этому шло.

Еще чуть-чуть, и он на свободе. Уже сейчас перед ним стоит вопрос – куда пойти, куда податься. В Новожильск ехать смысла нет. В звании его не восстановят, в органы на службу не возьмут. И жилья у него нет. Ведомственной была его квартира, поэтому он лишился ее сразу же, как был осужден. Придется возвращаться домой, к папе с мамой. Устроится на завод рабочим, попробует начать жить заново… Тридцать восемь лет ему. Не самый лучший возраст для того, чтобы начинать новую жизнь. Но не в омут же головой нырять…