Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов

– Не ко мне вопрос, Ганин! – разозлился я.

Ну а что мне было ему ответить?

– И? – продолжил сверлить меня своими совиными глазами Ковалев.

– И постепенно мы перевели выпуск этих револьверов к себе, в Японию, – объяснил я. – Сейчас их штампует компания «Син Тюо Когё». Но это, извините, все те же «Смит-энд-Вессоны».

– А почему вдруг револьверы? – поинтересовался Ковалев. – Да еще и всего на пять патронов…

– Да нам, как вы любите говорить, японским городовым, стрелять редко приходится, – разочаровал я Ковалева. – Пять патронов – пять пуль, вот и все, этого достаточно. Но надо признать, что и для преступников модель оказалась удобной. Гильзы-то в пистолете остаются. Хотя, конечно, пули разлетаются…

– Товарищ майор, – недовольно кашлянул Ковалев, – а по стволам-то что?

– Да, по стволам, – вспомнил я про наших баранов. – Дело в том, что «Ню-Намбу» выпускался с двумя типами стволов: пятьдесят пять и семьдесят семь миллиметров. Моя «пушка» – короткоствольная, к ней глушитель ну никак не приделаешь. А вот на судне в мои одежды стреляли явно с глушителем. Если у преступника был глушитель, то это должен быть семидесятисемимиллиметровый «Ню-Намбу».

– А где он мог его взять? – поинтересовался Ковалев.

– Ну, раз вы говорите, что наши японские стволы вам в новинку, значит, только у нас, в Японии, – логично рассудил я.

– Ну, здесь я вам не помощник, – справедливо признал Ковалев. – Вам бы надо…

– Да, конечно, и немедленно, – понял я намек Ковалева. – Я свяжусь со своими при первой же возможности.

– Да у вас этих возможностей хоть отбавляй, – мудро подсказал Ковалев. – А за этим, то бишь за сим, разрешите откланяться.

– Вы что, уже уходите? – удивился я.

– Я вам все сказал. Пули ваши верну до отъезда. Вам ведь они в Японии понадобятся?

– Да, спасибо вам большое, – кивнул я и проводил майора невеселым взглядом.

– Ну что, пошли, что ли? – подал голос Ганин. – А то у них с пяти ресторанное обслуживание. Цены в три раза выше московских.

– Пошли, – согласился я. – Пива возьмем?

– Здесь в буфете «тройка» есть, – указал Ганин на буфетный киоск, заставленный разноцветными бутылками и заваленный калейдоскопическими пакетиками.

Мы взяли десять бутылок «Третьей Балтики» и шесть пакетиков любимых сенсеевских фисташек и поднялись на мой этаж. Подойдя к номеру, я извлек из кармана куртки злополучный ключ, вставил его в замок, крутанул два раза и, распахнув дверь перед Ганиным, произнес галантное «прошу». Сенсей шагнул в номер передо мной.

Его ноги вдруг оторвались от пола, тело приняло горизонтальное положение на уровне моей груди, и через мгновение я мог видеть только стремительно удаляющиеся подошвы его ботинок. Я попытался было проанализировать сложившуюся ситуацию и даже подумал выпустить из рук пакеты с пивом и орешками, чтобы правой рукой залезть себе под левую подмышку, но справа выбросились вперед две руки чудовищных размеров, схватили меня за куртку и бросили вслед уже пошедшему на посадку между креслом и кроватью Ганиным. Последним, что я запомнил, был глухой стук пакетов с пивными бутылками о лысый ковер, мое замечание про себя, что с этим грузом мой полет оказался короче сенсейского, и тупой удар об угол кровати. Сразу же после удара свет в моих глазах померк, и сознание мое взяло передышку.

Глава 12

Выключился я ненадолго. Когда две пары чугунных рук стали впихивать меня в кресло перед телевизором, я уже соображал, причем настолько, что первым делом решил поинтересоваться судьбой своего друга Ганина, а уж только потом – пива с орешками.

С Ганиным было все в порядке, его прижала к стулу около стола пара двухметровых как в высоту, так и в ширину парней традиционной для этих мест внешности. Просачивающаяся сквозь бугристые скальпы угольная пыль первой недели после бритья наголо шеи в обхват моих бедер, челюсти, которые запросто откроют бутылку с пивом без всякой открывалки… Пиво, к слову, поверженными безжалостным шаром кеглями бессистемно рассыпалось по ковру, перемежаясь с пакетиками орешков. Мутные, без малейшего намека на милость к падшим и любовь к ближнему глаза «быков» ползали по ганинским голове и плечам, не оставляя ни ему, ни мне сомнений в слишком уж конкретных намерениях этих облаченных в обязательную черную кожу ребят.

Я ничуть не удивился, когда неимоверным усилием воли и натиска, заглушая колокольный набат в своей в момент опустевшей голове, поднял-таки глаза на своих насильников. Ничего нового ни в них, ни на них я не увидел. Все четверо вполне могли оказаться братьями-близнецами и пользоваться одним паспортом на четверых – если он вообще им нужен, этот паспорт. Два «быка» давили на мои плечи каждый одной рукой, но сила этих рук, как чувствовали мои, в общем-то крепкие пока, как учил меня отец, знаток старославянского, рамена, была неимоверной. Неудивительно, что этим молодцам не составило особого труда поднять над полом и суетой мои восемьдесят пять кило и метнуть их точно в деревянную раму гостиничной койки, еще два часа назад дарившей мне мир и покой. Теперь же деревянная суть кроватной рамы передалась прямым контактным путем моей голове, и иначе как деревянной назвать ее, мою голову, было нельзя. Древнерусские рыцари, или как их там, бережно перенесли меня в кресло к телевизору и зафиксировали в нем своими стопудовыми конечностями. Я же, пока меня перемещали в пространстве незнакомые мне пока – или, если покрасивее, неведомые – силы, старался получить как можно больше визуальной информации о том, что все-таки здесь происходит. Главной проблемой было самочувствие моего друга Ганина, но, когда я его увидел, все мои вопросы были исчерпаны.

Покончив с Ганиным, четверкой «быков» и пивом, я перекинулся на черный силуэт в оконном проеме. Опять этот проклятый контражур, преследует меня и днем и ночью. До этого были раздирающие тьму фонари в Ванино, бившие в моего «двойника» со спины, теперь яркое солнце, но эффект аналогичный: человек, причем, судя по всему, тоже настроенный крайне негативно по отношению ко мне, меня видит прекрасно, а я должен довольствоваться лишь темным абрисом его фигуры. У классиков принято считать, что от сильного удара головой о твердый предмет у человека из глаз летят искры, и, как персоне начитанной, мне вдруг захотелось еще раз, уже по собственной инициативе, врезать башкой по столу или телевизору, чтобы теми самыми искрами осветить лицо своего визави.

Но суицидальных потуг от меня не потребовалось – черный силуэт подал знакомый мне со вчерашнего вечера хрипловатый голос:

– Прочухался?

– А-а, господин Зубов… – процедил я. – Роман Алексеевич собственной персоной пожаловали…

– Значит, не слажал японец, – мрачно заключил Зубов, вспомнив, как я понял, Като. – Ручкаться не потребуется.

Рома Зуб, он же толком не рассмотренный мною вчера в подвальные ковалевские камеры Зубило, оказался крепко сбитым, но по габаритам раза в полтора меньше своих громил мужиком, одетым в отличие от них в дорогой темно-серый костюм, дополненный купленным явно не на китайском рынке в Южно-Сахалинске бордовым галстуком.

– Это кто? – указал Зубов на Ганина.

– Ганин, – прошипел я.

– Мент?

– Сенсей.

– Кто?

– Учитель.

– Макаренко, что ли? – хмыкнул Зубов, вызвав у своих крупногабаритных «быков» короткий приступ тошнотворного лизоблюдского смеха.

– Ушинский, – весьма нагло хмыкнул Ганин.

– Ну, посмейся пока, совок немытый.

Зубило отошел наконец от окна и без лишних этикетных подробностей грузно плюхнулся на мою родимую кровать, не соизволив снять поблескивающие в солнечных лучах черные штиблеты.

– Я моюсь два раза в день! – возмутился плененный сенсей.

– А сейчас попаришься.

Зубов вальяжно разлегся на койке, прислонившись спиной к гигантской русской подушке и вытянув ноги. Картина сложилась впечатляющая: полулежащий ванинский патриций, четыре безмозглых столпа бандитского правосудия и два стареющих искателя на свои… ну, в общем, приключений, скрючившихся на кресле и стуле. Если два дня назад на судне мы с Ганиным смогли достаточно спокойно пойти на «вы» с парочкой катовских телохранителей, то в создавшейся ситуации нам с сенсеем выламываться явно не следовало. Моей единственной задачей в данной ситуации было не выдать наличие у меня под курткой самого плохого револьвера всех времен и народов. Но команды обыскать меня от Зубова не последовало: видимо, ему в голову не пришло, что японский полицейский, нежданно-негаданно заявившийся в Ванино, может быть вооружен.

Я решил побыстрее приступить