Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов

Это пожизненное. А если бы Шепелев был японцем, то вообще был бы вышак.

– А если вы доказать ничего не сможете?

Из Лехи стала потихоньку вылезать наглость. Но этот процесс ревитализации его гнусной сущности прервал на корню Ивахара. Он просто достал из кармана диктофон.

– Вот здесь, Майоров, весь наш текущий разговор. Так что других доказательств нам не потребуется… Так что ты скажешь, Летеха?

– Ну, передам пакам товар, они мне лавэ отольют. Дальше что? Мне что, за ними потом следить, куда они кайф сдавать будут?

– Боже упаси, – успокоил его Ивахара. – Дальше, как ты их называешь, паками будет заниматься наша контора. А тебя мы сначала задержим, потом арестуем, ну и следствие по твоему делу – вернее, делам – начнется.

– А я?

– А ты будешь сидеть в нашем следственном изоляторе.

– Хорошо, согласен, – буркнул себе под нос несчастный Летеха.

Мы с Ивахарой встали с табуреток и подошли к двери камбуза, за которой, как тут же выяснилось, топтались – и топтались, видимо, давно – Кротов, Ежков, а также Нисидзаки и пятеро подчиненных Ивахары, которые не растаяли от этого топтания. За всей компанией высился силуэт Ганина, который, судя во всему, только что присоединился ко всей компании с веселым вопросом: «Ребята, а чего дают?»

– Господин Кротов, господин Ежков, извините нас ради бога! – льстиво попросил я прощения у корабельного начальства, которое, по моему расчету, не должно было сейчас начинать скандал.

Не в интересах капитана и старпома, которые по десять раз за сезон ходят в Отару, затевать словесную драку с представителями доблестной полиции Хоккайдо, тем более что они на своем судне ввезли в Японию – точнее, попытались ввезти – три килограмма «крокодила», да еще и злодея-убийцу.

– Это вы примите мои извинения за моего матроса, Минамото-сан, – любезностью на любезность ответил Кротов. – С нашей стороны мы окажем следствию всю необходимую помощь.

– Не сомневаюсь, господин Кротов. Надеюсь еще не раз увидеть вас на Хоккайдо.

Я закончил политесы с Кротовым и повернулся к Ивахаре.

– Значит, Ивахара-сан, когда закончите здесь все формальности, приставьте охрану к Майорову и обрадуйте своих антинарков, что завтра их ждет веселенький денечек.

Ивахара обернулся на совсем уже скисшего Летеху, которого начали паковать его ребята.

– Минамото-сан, а как мы с вами Майорова делить будем?

– Убийство Шепелева, безусловно, на мне. А вот наркотики сейчас на вашей территории, так что пока он побудет у вас, а потом ему дорога в Саппоро. Куда я, с вашего позволения, сейчас отправлюсь.

Печальный Ивахара, которому я удлинил до бесконечности сегодняшний рабочий день, согбенно поплелся обратно на камбуз, а мы Ганиным пошли в мою каюту за вещами.

– Вот так Летеха! – посетовал Ганин. – А ведь признайся, Такуя: когда ты про кисельные реки с молочными берегами спрашивал, на Семенко думал?

– Ой, Ганин, ты вот только мне этот свой кисель на раны не лей! И так на душе котяры твои сибирские скребут!.. Кстати, а чего это он вдруг у вас киселем называется? Ты же сказал, там ягоды, сахар…

– Понимаешь, Такуя, изначально это было жуткое месиво на жидком тесте, поскольку крахмала мои далекие предки не знали. И добавляли туда рассол от квашеной капусты или вообще сок щавеля. Это уж потом все эти гадости заменили на сладости, но название осталось.

Мы спустились по трапу на причал, который как будто вымер: ни тебе пограничников, ни тебе таможенников.

– А где все? – растерянно оглядел окрестности Ганин.

– Они здесь, Ганин, они все здесь. Ивахара свое дело хорошо знает. Просто светиться его ребятам теперь нельзя. Вдруг паки подъедут?

– М-м? – мыкнул непонятливый сенсей. – Это те, которые «иже херувимы»?

– Какие херувимы, Ганин? Подожди пока! Нам с тобой встречу с херувимами надо откладывать всеми любыми известными нам способами! Семьи у нас, жены, дети… Где твоя тачка?

– В гараже.

– В каком гараже?

– Который у меня у дома.

– В Саппоро?

– В Саппоро.

– Ну, что ж… Тебя подвезти?

– А твоя тачка где, Такуя?

– На парковке возле паромного терминала.

Я махнул в сторону огромного грузопассажирского парома, в чрево которого один за другим заезжали фуры с хоккайдским молоком, сливочным маслом и прочей снедью, аккурат чем наш главный остров Хонсю совсем небогат.

– Тебя подвезти, сенсей?

– Обязательно! Только чур, я плачу за стоянку!

Как же все-таки благороден мой русский друг!

– Ганин, она там почти неделю простояла, – попытался я охладить его дон-кихотовский пыл. – Мне-то родная бухгалтерия денежки вернет.

– И все-таки, Такуя, плачу я! – после секундного замешательства вновь заявил Ганин.

Я подумал: один он у нас такой сенсей, что ли? Я ведь тоже на что-нибудь гожусь! Тем более что у меня отец – «хакасе» по русской словесности.

– Ты же знаешь прекрасно, Ганин, что у нас в японском языке ударения нет. Тот глагол, что ты сейчас употребил, японец, не обремененный знаниями твоего великого и могучего, услышит как либо «плачу́», либо «пла́чу». Ты какой из вариантов имел в виду? Первый, должно быть, раз ты платить за меня собрался?

– Во-первых, не за тебя, а нас, – уточнил сенсей. – А во-вторых – я-то думал, тебя сегодняшний роман Гончарова из пяти букв заставит услышать второй вариант…

– Правильно думал. Только после того, как финал нашей драмы все-таки оказался мажорным, слезы твои будут крокодиловы.

Мы сели в мою машину, подъехали к шлагбауму, и я засунул в щель автомата парковочный талон, который почти неделю томился у меня в кармашке противосолнечного козырька. На дисплее автомата появилась сумма: 24 000 йен. У нас в Японии умеют испортить настроение прибывающим из дальних странствий просветленным путешественникам. Они вот только что гуляли по старинным улочкам не менее старинного Ванино, кушали русские пельмени и запивали их хмельным пивом, сваренным на воде из Балтийского моря, а тут тебе раз по башке! 24 000!

Я стер с глаз скупую крокодилову слезу и посмотрел на сенсея.

– Ну что, Ганин, может, все-таки скинемся, а? Ну, пополам, а? Как?

– Если только ради материального поддержания японо-российской дружбы! – искренне обрадовался моему предложению Ганин, которому, несомненно, хотелось смачно хрюкнуть или глухо кашлянуть от заявленной автоматом-людоедом наглой суммы.

Мы (как это он только что сказал?) от-слю-ня-ви-ли (так, да?) по 12 000 каждый, накормили ими (как это он только что сказал?) гре-ба-ный (так, да?) автомат, и я (как это он только сказал?) вто-пил не по-дет-ски (так, да?) по направлению к родному Саппоро, где крокодилы (пока, тьфу-тьфу-тьфу!) водятся только в городском зоопарке.