Око за око - Марина Александрова

— Еще чего надумал! — возмутился Григорий. — Все мы не жильцы в этом войске, если на то пошло.

— Я ж тебя просил, — с упреком ответил другу Ярослав.

— Прости, — извинился Гришка.

— Так вот, Григорий, если так случится, позаботься о моем ребенке. Всякое может быть, вдруг княгиня Софья забудет про свое обещание. Мы далеко, с чего ей об Анне хлопотать? Я же, дурак, об этом не подумал тогда.

— Знаешь, что, Ярослав, — начал Григорий, — мне кажется, что я тебя не надолго переживу, если это случится вскоре. Но если мне все же повезет больше, то я непременно позабочусь о твоем ребенке. Слову ты моему не веришь, — рассмеялся Гришка, — так что обещать не буду. Просто запомню это.

— Спасибо, Григорий, — пожимая другу руку, поблагодарил Ярослав, — спасибо.

Друзья ненадолго примолкли — в их искалеченных душах еще оставалось место не только для денег, власти и мести…

— Димитрий Иоаннович, — внезапно прервал размышления друзей голос Дворжицкого, — прибыли гонцы — войска Борисовы приближаются, многочисленные.

— Думаешь, стоит снять осаду? — с неудовольствием проговорил Григорий.

— Придется.

— Что ж, прикажи собираться в поход, — распорядился Димитрий.

Друзья расстались — пришло время действовать.

В общем-то, дела Отрепьева были не настолько плохи, чтобы приходили мысли о смерти. В то время как основная часть войска пыталась взять неприступный град, отдельные отряды Григория продвигались вперед, до самого Путивля, и мятежное настроение быстро разливалось по всей области. В две недели Путивль, Рыльск, Севск с уездом, Курск, Кромы, за ними Белгород и Царево-Борисов, огромные территории по бассейнам Десны, Сейма, Северского Донца, до верховья Оки признали истинным царем того, кто осаждал Новгород-Северский.

Однако уход поляков все же ослабил силы Отрепьева, потому благоразумнее всего было отступить, и в тот же день осада была снята.

Как ни странно, то, что Новгород-Северский так и не сдался, пугало только Отрепьева. Все же остальные, изнуренные неприступностью города, были рады его покинуть. Тем более что впереди их ждала поддержка других городов, уже готовившихся с распростертыми объятиями принять нового царя и его дружину…

Расчет Димитрия был таков: проходя через Севск по местности, где все крепости уже принадлежали Димитрию Иоанновичу, Отрепьев пытался перебраться в Кромы, там обойти неприятеля слева и продолжать путь на Тулу и Калугу…

Намерениям Отрепьева и его сотоварищей уйти от преследования не суждено было сбыться: войска Бориса следовали за ним по пятам и между Добрыничами и Чемлигом, на реке Севе, 21 января заставили принять битву. Понятно, почему Григорий так пытался избежать этой битвы: силы были явно неравны. Войско Григория, все вместе, включая и конных и пеших, было около пятнадцати тысяч человек, тогда как Борисова рать насчитывала около шестидесяти или семидесяти тысяч.

Узнав о том, что битва неминуема, Отрепьев решил рискнуть. Вызвав к себе ночью Дворжицкого и прочих воевод, а также Ярослава — для поддержки духа, говорил им следующее:

— Войска Борисовы теснятся в деревеньке, ночь темная… А почему бы не подпустить туда красного петушка? Это сравняет наши силы…

— Проводник нужен, — не думая, сразу же согласился Дворжицкий.

— Есть проводники — кое-кто из местных жителей согласился проводить туда наших людей.

— Что ж, за нами дело не станет, — согласился Дворжицкий.

Ярославу же предстояло принять в этой затее самое прямое участие вместе с некоторыми добровольцами: Михаилом Сориным, Матвеем Турчиным, да двумя местными жителями, Афанасием и Прохором. Шли тихо, не разговаривая, только время от времени Прохор с Афанасием что-то указывали друг другу скрюченными старческими руками, по всей видимости, советуясь о дороге. Вот уже показались утлые деревенские домишки, где-то поблизости оказался сеновал — пора было действовать.

— Доставай, — тихонько проговорил Турчин Сорину.

Внезапно где-то рядом громкий собачий лай возмутил спокойствие ночи, и один за одним, будто перекликаясь, залаяли все деревенские псы.

— Черт тебя дери, пес паршивый, — не выдержав, — разругался Турчин. В стане неприятеля послышались крики.

По всей видимости, стража уже поднималась.

— Поджигай, — уже нисколько не таясь, торопил Михаил Матвея.

— Да стоит ли? Все равно уже тревога поднялась, — засомневался Матвей.

— На всякий случай, — понимая, что Михаил прав, объяснил Турчин.

Вслед за этим почти сразу же вспыхнуло пламя — благо, что сено хорошо горит.

— Уносим ноги, — поторопил мужиков Ярослав, — живо!

Унести ноги Ярославу со своим товарищами удалось довольно легко — их никто не преследовал, но затея не удалась — сено даже толком разгореться не успело, как его потушили. В стане сразу же случилась тревога и войскам Бориса в спешном порядке пришлось покинуть деревеньку. Однако это не значило, что войска в испуге отступят. Как ни крути, битва была неизбежна.

Возвратившись в стан, Ярослав не услышал от Гришки ни слова упрека: наверное, он и сам до конца не верил в свою затею.

— Будем ждать рассвета, — только и ответил Отрепьев.

Остаток ночи Отрепьев не мог сомкнуть глаз, осознавая неизбежность поражения, но наутро казался бодрым и веселым, говорил, как и в день осады Новгородской, пламенные речи, пытаясь поднять дух воинов, а затем разделил войско на три части.

Для первого удара были избрано четыреста поляков и две тысячи россиян-всадников, которые, для того чтобы узнать друг друга в сече, отличались белою одеждой поверх лат. За ними должны были идти восемь тысяч казаков, также всадников, и четыре тысячи пеших воинов с пушками.

Утром началась сильная пальба. Россияне, столь многочисленные, не шли вперед, с обеих сторон примыкая к селению, где стояла их пехота. Оглядев устроение московских воевод, Отрепьев сел на гнедого карего аргамака и, держа в руке обнаженный меч, повел свою конницу долиною, чтобы стремительным нападением разрезать войско Борисово между селением и правым крылом. Однако Мстиславский угадал мысль неприятеля и двинул это крыло с иноземною дружиною к нему навстречу.

«Помоги мне, Боже», — прошептал про себя Отрепьев, и громким голосом крикнул: «Вперед, дружина!» — и первым бросился на врага. Воодушевленные своим предводителем, сторонники Григория рванули на неприятеля и сильным ударом смяли людей Борисовых и прогнали их, сломили дружину иноземную, несмотря на ее мужественное блестящее сопротивление. Григорий сам, забыв об опасности, тысячу раз рисковал жизнью, сражался, как простой воин, своим примером заставляя и других быть столь же храбрыми воинами.

Затем рать Отрепьева добралась и до пехоты московской, которая стояла пред деревнею с огнестрельным снарядом и не трогалась, как бы в оцепенении. Однако ожидание это было не страхом — залпом из сорока пушек, из десяти или двенадцати тысяч ружей ответила пехота Борисова на действия неприятеля, и множество всадников лишались жизни почти мгновенно, падали кони, а те, кто уцелели, в страхе пустились бежать, и, не в силах остановить это позорное бегство, понимая тщетность попыток оказывать сейчас сопротивление, бежал и сам Григорий, бежал Ярослав, бежало и все огромное войско…