Око за око - Марина Александрова

Новый царь, которому бездеятельность Мстиславского и Шуйского показалась подозрительной, решился на меру, перед которой отступал Борис: решено было их отозвать, а взамен отправить Басманова…

Семнадцатого апреля Петр Федорович прибыл в стан, созвал всех чиновников и рядовых под знамена и известил их о воцарении Федора. Басманов прочитал войску грамоты нового царя, причем весьма милостивые: юный монарх обещал верному, усердному войску беспримерные награды после сорочин Борисовых. Подобно Москве, войско присягнуло Федору, и с сим известием митрополит Исидор возвратился в столицу: сам Басманов доносил о том…

— Димитрий Иоаннович! К вам гонец прибыл, — доложил Григорию неизменный Дворжицкий.

— Кто таков? — удивился Отрепьев.

— Князь Иван Голицын, с сановниками и дворянами, с узником Годуновым.

— Готовься их принять немедля, — приказал Отрепьев, и его сердце радостно забилось. «Неужто случилось, — думал он, — неужто?»

Тотчас же после приказа к величаво восседавшему Отрепьеву прибыл князь Голицын со всею своею свитой и, смиренно бия челом, сказал:

— Сын Иоаннов! Войско вручает тебе державу России и ждет твоего милосердия. Обольщенные Борисом, мы долго противились нашему царю законному: ныне же, узнав истину, все единодушно тебе присягнули. Иди на престол родительский, царствуй счастливо и многие лета! Враги твои, клевреты Борисовы, в узах. Если Москва дерзнет быть строптивою, то смирим и ее. Иди с нами в столицу венчаться на царство!

Так Григорий узнал об измене Басманова, о которой не мог даже предположить! Да что там Григорий, вся Россия содрогнулась, не веря сей странной вести.

Но, как бы то ни было, семнадцатого мая Басманов, братья Голицыны и Салтыков провозгласили низложение Федора и воцарение Димитрия на собрании созванных ими представителей четырех городов — Рязани, Тулы, Каширы и Алексина, так что радостную весть Григорий услышал даже с опозданием.

Единодушно признанный войском как царь благодатный, Отрепьев распустил часть его на месяц для отдохновения, другую послал в Москву, а сам с двумя или тремя тысячами сподвижников шел тихо вслед за нею.

Везде и народ, и воины встречали его с дарами; крепости, города сдавались. Все ревностно преклоняли колена, славили Бога и Димитрия, как некогда героя Донского или завоевателя Казани! На улицах, на дорогах теснились к его коню, чтобы лобызать ноги мнимого Димитрия!

До полной Гришкиной победы оставалось только одно: чтобы его приняла Москва. А столица вряд ли бы встретила его с распростертыми объятиями — письма Григория туда не доходили, ответа не следовало. Да и не могло его быть — как-никак, на престоле уже был царь, и он не желал с ним расставаться.

Тогда Отрепьев затеял следующее: из своих сановников избрал двух, смелых и расторопных — Наума Плещеева и Гаврилу Пушкина. Дал им грамоту и велел ехать в Красное село с тем, чтобы возмутить тамошних жителей, а через них и столицу.

Как Григорий задумал, так и случилось. Купцы и ремесленники, давние враги Годунова, пленились доверенностью мнимого Димитрия, присягнули ему в верности и торжественно ввели в Москву, открытую, безоружную, ибо воины, высланные царем для усмирения сих мятежников, бежали назад, не обнажив меча.

Красносельцы, славя Димитрия, нашли множество единомышленников в столице, мещан и людей служивых. Кого-то увлекали силой, кто-то пристал из любопытства, и сей шумный сонм направлялся к Лобному месту. Здесь, по данному знаку, все умолкло, чтобы слушать грамоту Григория к синклиту, большим дворянам, сановникам, людям приказным, воинским, торговым, средним и черным.

«Вы клялися отцу моему, — писал Отрепьев, — не изменять детям его и потомству его во веки веков, но взяли Годунова в цари. Не упрекаю вас: вы думали, что Борис умертвил меня в летах младенческих; не знали его лукавства и не смели противиться человеку, который уже самовластвовал и в царствование Федора Иоанновича: жаловал и казнил, кого хотел. Им обольщенные, вы не верили, что я, спасенный Богом, иду к вам с любовию и кротостью. Драгоценная кровь лилася… Но жалею о том без гнева: неведение и страх извиняют вас.

Уже судьба решилась: города и войско мои. Дерзнете ли на брань междоусобную в угодность Марии Годуновой и сыну ее? Им не жалеть России: они не своим, а чужим владеют; упитали кровию Землю Северскую и хотят теперь разорить Москву…»

Григорий, еще будучи казаком, а потом конюхом, умел сладить с кем угодно, так что и теперь его пылкие слова проникли в души россиян. Народ поверил, что Отрепьев и впрямь есть истинный сын Иоаннов.

— Время Годуновых миновалось! Мы были с ними во тьме кромешной: солнце восходит для России! — кричали одни.

— Да здравствует царь Димитрий! Клятва Борисовой памяти! Гибель племени Годуновых! — кричали другие.

С сими воплями огромная толпа кинулась в Кремль, схватила Федора, его мать и сестру, а также всех родственников и друзей царских, поволокла в темницы…

Та дорога, которую когда-то давно, еще в детстве, узрел перед собой Юшка Отрепьев, близилась к концу. Вот оно, долгожданное, вот оно, с таким трудом добываемое счастье.

Его ждала великодержавная столица, златоглавая Москва…

Ясным летним днем новоявленный царь Дмитрий подошел к древним стенам Москвы и расположился станом на лугах Москвы-реки возле села Коломенского.

Москва радостно встречала своего царя. Знатнейшие горожане поднесли ему хлеб-соль, златые кубки и соболей, а бояре великолепную утварь царскую.

Призывали бояре Дмитрия в Москву, говоря, что нет боле врагов, поглотила их мать сыра земля и древний град теперь ждет своего повелителя.

И ждать Москве пришлось недолго. В прекрасный солнечный летний день самозванец вступил в столицу. Процессия отличалась небывалой торжественностью и пышностью. Впереди ехали польские гусары, литаврщики, трубачи, дружина всадников с копьями, пищальники, колесницы, заложенные шестернями, и богато украшенные верховые лошади царские. Далее шествовали барабанщики и полки российские, духовенство с крестами и, наконец, сам Дмитрий в одежде, поражающей великолепием. Восседал он на белом коне, и убранство его слепило глаза. На шее нового государя блистало ожерелье, подобного которому не было более в мире.

Рядом с Дмитрием шествовали бояре и князья, чуть позади шли торжественно немцы, казаки, стрельцы и дружина литовская.

Над Москвой разливался колокольный звон. Звонили во всех церквях, словно на великий праздник. Улицы были наполнены бесчисленным множеством людей. Они толпились по сторонам дороги, залезали на крыши домов, на кровли церквей. Все башни и стены были также усыпаны зрителями.

Увидев Дмитрия, люди падали ниц и восклицали: «Здравствуй, отец наш, государь и великий князь Димитрий Иоаннович, спасенный Богом для нашего благоденствия! Сияй и красуйся, о солнце России!»

Дмитрий всех громко приветствовал и называл своими добрыми подданными, веля им подняться с колен и молиться за него Богу.