Время побежденных - Максим Голицын

Хенрик медленно поднялся с пола.

— Вот гад, — прохрипел он.

Туг слабо пошевелился и вдруг вновь вскочил на ноги. Я слышал, как за моей спиной толпа испустила изумленный вздох, точно один человек. Впервые за это время я оказался с ним лицом к лицу. На меня уставились его глаза с безумно расширенными зрачками. Они были такими огромными, что радужка казалась тонким кольцом, окружившим бездонный провал, в котором бушевал первозданный хаос.

Уж не знаю, что такое с ними делается, что они все становятся настолько похожими друг на друга. Словно я каждый раз смотрю в одно и то же лицо…

…Мне пришлось всадить в него все шесть пуль… только тогда он утихомирился.

Оказывается, аэропортовская полиция уже давно была тут в лице двух здоровенных полицейских, но они предпочли все это время подпирать стенку. Только теперь они решили, что стенка, пожалуй, продержится и без них.

Один из них одобрительно хлопнул меня по плечу.

— Молодцы, ребята! — снисходительно сказал он.

Второй был постарше и поприличнее — у него оказалось хоть какое-то представление о порядочности.

— Пойдемте с нами, ребята, — сказал он, носком ботинка переворачивая тело, чтобы заглянуть в мертвые глаза, — посидите в комнате отдыха для летного состава. Вы вообще-то куда направляетесь?

— Нью-Йорк — Лос-Анджелес, — ответил я.

— Надо же, куда вас несет! — удивился он. — Нью-Йорк, тот, говорят, еще ничего, а вот Лoc-Анджелес, по слухам, совсем поганое место.

Я убрал пистолет в кобуру и машинально поправил пиджак.

— У нас там свои интересы.

Он пожал плечами:

— Забирай своих дружков, пошли.

Я махнул рукой, подавая знак своей компании. Толпа уже качнулась обратно, окружив лежащее на полу мертвое тело… нашли себе развлечение…

Сандра наконец пробралась к нам и вопросительно взглянула на меня.

— Пошли отсюда, — сказал я, — нас приглашают отдохнуть в тишине и покое.

— Мы с вами, похоже, коллеги? — Полицейский шел рядом со мной, провожая нас по коридору.

Я извлек из нагрудного кармана удостоверение.

— Особый отдел? — Страж порядка уважительно кивнул. — А эти?

— Эти со мной. Если хотите, можете связаться с бергенским управлением. Там все подтвердят.

Он пожал плечами:

— Да нет, зачем? Он уже убил двух ребят из своей бригады и одного пассажира. Остальные тут же связались со Службой безопасности, но он к тому времени уже смылся из багажного отделения. Вы и сами знаете, с какой скоростью они носятся…

Я кивнул.

— Выпить бы чего-нибудь. Сколько с ними ни работай, а все тошно… а скоро уже регистрация начинается.

— Плюньте на регистрацию. Мы доставим вас прямо к самолету. — Он уважительно поглядел на Карса. — Надо же, первый раз вижу кадара в деле.

— Да… внушительное зрелище.

Комната отдыха оказалась маленьким уютным помещением, сплошь обставленным живыми растениями в кадках. Бар был набит всяческими напитками, и обслуживал нас уже не бармен, а молоденькая девушка в летной форме и лихо сдвинутой набекрень пилотке.

Она тут же без всякой просьбы налила всем нам по двойному виски и, взглянув на Карса, спросила:

— А вам пиво, правильно?

— Да, — мрачно ответил мой напарник, — и побольше. Я переутомился.

Я взглянул на часы.

Два часа до рейса. Скоро начнется посадка.

— Они говорят, что проводят нас прямо к трапу отсюда, чтобы мы не толкались в очереди, — объяснил я Сандре.

Она вздохнула:

— Я бы предпочла, чтобы все шло как положено. И без этих встрясок.

Я усмехнулся:

— Тогда ты не туда летишь. И не с теми ребятами. А кстати, почему ты вообще согласилась лететь с нами? Сам-то я в Лос-Анджелесе не был, но, по слухам, там сейчас очень неуютно. Хреново, одним словом.

— Это мой долг, Олаф, — серьезно сказала она.

— Человечество в опасности и все такое?

— Человечество в опасности. Ты ведь только одним глазом проглядел эти сводки, а я с ними уже пять лет работаю. Поверь мне на слово, сейчас не время беспокоиться о собственном комфорте. А потом… — Она, задумавшись, поправила рыжую прядь. — Когда читаешь все эти отчеты… какими бы страшными они ни были… поневоле начинаешь гадать — а как оно все происходит на самом деле? Вот бы посмотреть своими глазами… Может, удалось бы заметить что-то, что пропустили наблюдатели? Ведь это же загадка, Олаф! Страшная, но захватывающая загадка!

— Не люблю загадки, — честно ответил я, — предпочитаю, чтобы все было просто и ясно.

Она усмехнулась:

— Вот это мне в тебе и нравится.

Хенрик до сих пор не мог прийти в себя. Должно быть, он первый раз встретился с тугом вот так — лицом к лицу. Он в минуту расправился со своей порцией и сделал знак девушке принести другую, что она и сделала, предусмотрительно разбавив ее изрядным количеством содовой.

— Ну и силища у этой сволочи, — изумленно сказал он, — до сих пор горло болит!

Я устало спросил:

— Врачу не хочешь показаться?

— Да пошли они…

— Тебе повезло, Хенрик. Мало кто уходит от туга живым. Это ты должен Карса благодарить. Если бы не он…

Хенрик неуверенно взглянул на Карса, какое-то время явно колебался, но потом, все же пересилив себя, выговорил:

— Спасибо…

— Не за что, Хенрик, — с готовностью отозвался Карс, — да я могу делать это сколько угодно…

Я подозрительно посмотрел на него. Кадарам чувство юмора вообще-то несвойственно. Может, он это всерьез?

— Если еще какой-нибудь туг начнет тебя душить, — на всякий случай пояснил мой напарник, — то я, конечно….

— Олаф, уйми ты свое чучело! — Хенрик вспыхнул со скоростью сухой соломы.

— Да ладно вам, — примирительно сказал я, — ты сказал спасибо, он ответил. Все в порядке. А ты, Карс, дружище, придержи свое остроумие при себе. Выучил на свою голову, понимаешь….

…Самолет сделал круг над заливом и начал набирать высоту. Я припал к иллюминатору — люблю этот момент, когда усеянная яхтами поверхность воды стремительно отдаляется, а острова, разбросанные по заливу, кажутся крохотными клочками зелени в темной синеве моря. Потом море сменили горные вершины, похожие с высоты на складки смятого покрывала; сверкающие глетчеры и ярко-синие блюдца озер. С такой высоты все внизу кажется мирным и спокойным, а лик Земли — таким, каким он был и двести, и две тысячи лет назад. Потом, постепенно, землю закрыла плотная облачность и смотреть стало не на что. Моторы тихо гудели, и даже не верилось, что лишь тонкая металлическая перегородка отделяет пассажиров от ледяного холода и разреженного воздуха верхних слоев атмосферы.