Ночное солнце - Наталья Александрова

Мнимый инвалид вылетел из комнаты, как пробка из бутылки. Бритоголовый последовал за ним.

Художник и Надежда остались одни.

– Я давно хотел познакомиться с вами, – проговорил художник, когда шаги и голоса за дверью затихли.

– Хотели познакомиться? – удивленно переспросила Надежда. – Разве вы обо мне знали?

– Я связан тайными нитями с кубком и знал, что вы много сделали, чтобы он не попал в грязные руки.

– Честно говоря, я хотела бы отдать кубок. Отдать кому-то более достойному. Кому-то, кто имеет на это право. Мне он явно не принадлежит…

– Он никому не принадлежит и не может принадлежать. Как никому не принадлежит небо, или море, или грозовое облако. Иногда кубок сам выбирает себе хранителя… но вы правы, пришло время, кубок сам должен избрать себе нового хранителя. Но это произойдет не здесь… есть одно место…

Надежда вспомнила плакат, который видела на стене в деревне Шепелево. Крутая скала, низвергающийся с нее водопад, почетный караул елей…

– Ховринский заповедник, – проговорила она не с вопросительной, а с утвердительной интонацией.

– Надо же, как вы много знаете! – проговорил художник. – Ну, тем более вам стоит поехать туда со мной и досмотреть последнее действие пьесы, в которой вы играли важную роль!

– Но туда, наверное, очень долго ехать…

– Вовсе не так долго! Этот заповедник в пределах Ленобласти, всего в ста километрах от Петербурга.

– Тогда… – Надежда посмотрела на часы, – сегодня уже поздно, давайте завтра с утра, только чтобы к вечеру не поздно вернуться. Муж у меня из командировки приезжает на вечернем «Сапсане».

По дороге Надежда время от времени бросала смущенный взгляд на своего спутника. Все же было в этом какое-то несоответствие. Петр Кукконен выглядел слишком незначительно. Он никак не подходил к той важной, даже ключевой роли, которую играл в текущих событиях. Даже мнимый слепой, агент концерна «Никотель», казался на его фоне куда более значительным. По крайней мере, до тех пор, когда его разоблачили и сорвали маску.

– Долго еще ехать? – спросила Надежда, чтобы нарушить неловкое молчание.

– Нет, уже совсем близко! – ответил художник, и почти сразу после этих слов справа от шоссе показался указатель: «Ховринский природный заповедник».

Художник притормозил и свернул с шоссе на хорошую, вымощенную гравием дорогу.

По этой дороге они проехали еще несколько километров. Впереди показался двухэтажный деревянный дом, перед которым стояло несколько автомобилей.

– Это контора заповедника, – сообщил Кукконен. – Но нам туда не нужно.

Немного не доезжая до конторы, он свернул на грунтовую дорогу. Надежда сразу почувствовала разницу – теперь их машина то и дело подскакивала на ухабах и колдобинах.

Надежду укачало, как на морских волнах, пару раз ее так высоко подбросило на ухабе, что она ударилась головой о потолок машины.

– Потерпите немного! – проговорил художник, покосившись на нее. – Нам осталось всего несколько минут.

Надежда сжала зубы и приготовилась терпеть.

Впрочем, художник не соврал: действительно, прошло не больше десяти минут, и ужасная дорога кончилась возле порога маленького невзрачного домика, который можно было заметить, только оказавшись с ним совсем рядом.

– Это моя охотничья избушка! – со скромной гордостью сообщил Кукконен. – Зайдем в нее на минутку, мне нужно переодеться. Здесь, знаете ли, свой, особый дресс-код.

Надежда взглянула на своего спутника. Ну да, в этом костюме он открывал свою выставку, а в лесу считает его неуместным…

Они вместе вошли в избушку.

Она была маленькой, но казалась светлой и уютной. На стенах висели лосиные рога, на деревянной полке стояли берестяные туески и корзинки, резные ковши и яркие глиняные игрушки.

Кукконен извинился и ушел за ширму.

Надежда разглядывала избушку.

Вдруг ширма отдернулась.

Но вместо невзрачного мужчины средних лет в мятом безвкусном костюме перед Надеждой стоял настоящий лесной человек, первобытный охотник. Вместо городского костюма, в котором он выглядел неловким и нелепым, Кукконен надел длинную куртку из лосиной кожи, отделанную бахромой и бисером, на ногах у него были мягкие кожаные сапоги, на голове – шапка из рысьего меха. И этот наряд удивительным образом преобразил его.

Художник сам стал гибким и сильным, как дикий зверь, как рысь или полярный волк. Прежние медлительность и неловкость исчезли без следа, его движения стали точными и экономными, взгляд быстрым и острым, как у коршуна, выслеживающего добычу.

Впрочем, сейчас в нем мало осталось от художника, который недавно открывал свою выставку и с трудом подбирал слова в беседе с журналистами. Петр Кукконен стал частью леса, неотъемлемой частью природы.

– Дальше мы пойдем пешком, – проговорил этот новый, незнакомый Надежде человек.

– Куда?

– Пришло время обратиться к кубку. Здесь, в нашем лесу, мы сможем расслышать его ответ.

Надежда достала из рюкзака сверток, развернула его и протянула кубок художнику. Он поднял его на вытянутых руках и запел странным, звучным, волшебным голосом. Трудно было поверить, что это поет человек. Из горла Кукконена изливалось сразу несколько голосов – один низкий, басовый, похожий на жужжание огромного шмеля, другие – более высокие, звучные, которые обвивались вокруг первого голоса, как вьюнок обвивается вокруг могучего древесного ствола. Казалось, сам лес, или ветер, или низкое северное небо пели эту удивительную песню, песню без слов.

Надежде приходилось читать о горловом пении, которым владеют шаманы и сказители некоторых северных и сибирских народов, но она никогда не слышала это удивительное искусство вживую – и сейчас почувствовала, каким гипнотическим действием обладает это древнее искусство.

Горловое пение, переливаясь и сплетаясь, свило вокруг Надежды волшебный, невидимый кокон – и вдруг она поняла, что это не только сплетение звуков, что эти удивительные линии повторяют узоры, выгравированные на Вельском кубке. Но теперь эти узоры стали более ясными и четкими, и в следующее мгновение Надежда осознала, что эти узоры повторяют рисунок троп и дорожек этого древнего леса. Одна из этих тропинок была особенно четкой, она словно звала их пойти по ней, и в конце этой тропинки мерцал живой свет.

Вдруг волшебное пение оборвалось.

Мир вокруг Надежды принял прежний облик. Петр стоял перед ней, прижимая кубок к груди, но пение изменило его, лицо художника посветлело, как будто омытое солнечным светом.

– Пойдем! – проговорил Петр, придирчиво оглядев Надежду. – Священный кубок указал нам дорогу. Идите следом за мной, иначе вы потеряетесь в этом лесу. Нам придется идти быстро, чтобы вернуться до темноты.