Москва 2066. Сектор - Андрей Лестер

– Привет, писака! – и Леша вздрогнул.

– Бледный! Срочно пришли кого-нибудь, у меня для тебя кое-что есть, – раздался в голове у Леши шепот, и мальчик понял, что он слышит чужой телефонный разговор настолько ясно и отчетливо, как если бы прижимал к уху трубку параллельного телефона… И даже лучше. Даже яснее и отчетливее, совершенно без помех.

Чтобы проверить свои ощущения, Леша отошел в дальний конец комнаты, к окну – ничего не изменилось, звук голосов оставался предельно четким.

– А поконкретнее? – спросил грубый голос.

– Да есть тут мальчишка, лет семь-восемь, кретин. Искать его никто не будет. Они тут нелегалы. Ты говорил, что если я найду тебе хорошие детские почки, подаришь мне жилье в Воронцово или в Дарвиновском.

– Насчет Дарвиновского, у тебя борзометр зашкаливает. Это личная хата полковника. Там мест больше нет. А где-нибудь рядом с Воронцовскими, можно подумать…

– Ты обещал, – горячо зашептал человек-язык. – Мальчишка – кретин, ты понимаешь? А это значит, что почки совсем другие, не такие, на какие ты рассчитывал. Почки со знаком качества. Сто лет на них проживешь. Это не какой-нибудь бродяжка из Сектора. Мальчишка крепенький, чистенький… Я вот что еще думаю. Конечно, важнее здоровья ничего нет, но в данном случае еще и на запчастях, – раздалось неприятное хихиканье, – на запчастях можно неплохо заработать…

– Какой ты меркантильный. А еще Гомер! А если бы твоего сына на запчасти разобрали и распродали по кусочкам? Слышал, что было в клинике? Кому-то сильно не понравилось, что его родственников разбирают на запчасти.

– А что было? – с испугом переспросил Гомер.

– Со временем узнаешь. Это будет полезно.

– Так что делать, Бледный? Что делать, скажи. Если согласен, я его задержу, только поторопись. Боюсь, что не смогу долго его разводить. Почувствует неладное, поднимет шум. А ты знаешь, какие у меня соседи. Заберут пацана и сами кому-нибудь продадут. Или полковнику отвезут… Тому всегда люди нужны для обмена.

– Это правда, – ответил грубый голос и после непродолжительного молчания сказал: – Лады, Гомер. Пацана не выпускай. Сиди тихо. Скоро приедем. Сторгуемся, не ссы.

Последние слова Леша услышал, уже высунувшись в открытое окно и ощупывая крепление старой водосточной трубы, спускавшейся по внешней стене дома.

Леша лазал по деревьям как белка: с трех лет объедал с друзьями черемуху и шелковицу, забираясь на самые высокие ветки. Ржавая труба это, конечно, не ветка шелковицы, но Леша вспомнил, как папа говорил: «Высота не имеет значения. Главное, держись крепко руками».

И когда бывший сотрудник радиостанции «Московский ревербератор», а ныне придворный писатель бандита Бледного, Гомер-Свендерович начал поворачивать ключ в замке комнаты, в которой был заперт Леша, мальчик уже спускался в ночной переулок с высоты четвертого этажа.

Я могу включить любой мобильник на любом расстоянии. Нужно только захотеть, и больше ничего. Мне не нужно знать, где находится человек, и совершенно ни к чему так называемый абонентский номер. Как я это делаю, я не знаю, да и не особо стремлюсь узнать. Делаю, и всё.

А еще я могу включить телефон незаметно для его хозяина, и слушать все, что происходит вокруг. Причем определить, что я подключилась, никак нельзя. Об этом до сегодняшнего дня знали только два человека на всей Земле – я и дядя Игорь. Однажды я подслушала разговор дяди Игоря с моим отцом, а потом несколько раз подслушивала своих родителей, после чего решила больше так никогда не делать. И все потому, что услышала из уст мамы и папы такие вещи, которые ребенок, пожалуй, не должен слышать о себе от родителей.

Я их жалела, а они пользовались мной, зарабатывали на мне деньги. Изображали из себя Марию и Иосифа. Повышали свой статус среди дерганых. Дурачили неизлечимо больных. А деньги тратили на всякие мерзости. Будучи сами неизлечимо больными.

В общем, я давала себе слово больше не влезать в чужие мертвые мобильники и не оживлять их, и даже хотела прекратить отправку смс-ок в Сектор. Во всяком случае, я стала отправлять их редко и нерегулярно, не так, как делала это в первое время.

Но сегодня вечером все сразу же переменилось. Мы узнали, что какая-то дура потащила в Сектор шестилетнего тихого мальчишку, а отец этого мальчишки, друг Бориса Лебедева, раскопал в Секторе какие-то важные сведения, настолько важные и настолько тревожные, что запаниковал, а он, говорят, никогда не был слабонервным. Я, естественно, решила связаться с дядей Игорем и сообщить ему об этих странных происшествиях, и спросить, что делать в такой ситуации. Такая у нас с ним была договоренность: искать его только в случае опасности или чего-нибудь экстраординарного.

И когда я сделала попытку связаться с ним (что может быть проще для меня!), оказалось, что дядя Игорь исчез. Вернее, исчез его мобильник, все говорило о том, что его телефончика, того, который он всегда держал при себе для экстренной связи со мной, больше нет в природе. Но так как дядя Игорь не относится к тем людям, которые просто так, по неосторожности теряют или ломают такие важные вещи, я сразу поняла, что с ним что-то случилось.

Я вспомнила его посеревшее лицо и его глаза, как бы смотревшие внутрь, когда он уезжал на Север посмотреть, как он сказал, приходят ли корабли, и подумала, а вдруг он в большой беде, один на всем белом свете, и некому прийти ему на помощь?

И тогда я решила позвонить своему отцу.

Я не говорила с отцом пять лет, и это было непростое решение.

Но нам нужно было узнать, что же все-таки могло так напугать старшего садовника Чагина. Я видела его в окно, когда он приезжал на велосипеде. Это был красивый уравновешенный мужчина, не похожий на труса.

И где сейчас его сын? Не попал ли в беду? И как можно выручить его?

А главное – куда исчез дядя Игорь? А что, если он и не собирался ехать на Север и его отъезд как-то связан с пугающей историей садовника?

Что, если он тоже сейчас в Секторе? Лежит связаный и избитый в каком-нибудь подвале. Что, если его пытают? Я видела его бывшего друга Виталия Ивановича. И прекрасно знала, на что эти люди могут быть способны.

Я, конечно, не верила, что отец добровольно поможет мне. Но мне достаточно было, чтобы он согласился добыть для меня такую информацию, для получения которой ему придется поговорить с важными людьми в Секторе. И с такими людьми, которые могут знать что-либо о дяде Игоре и о всяких тайных заговорах. Ему нужно будет ездить, встречаться, звонить и разговаривать.

В этом и заключался мой план. Он будет разговаривать, а я буду подслушивать.

– Алло, – сказала я в трубку. – Это я.

Отец молчал, я слышала только какое-то сопение в трубке, и почти видела, как кривятся его губы и подрагивают щеки, – мы не говорили пять лет, и он должен был волноваться.

– Это ты? – спросил он, наконец, каким-то слабым голосом.