Екатерина Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева

В Россию прибыл польский посол граф Ржевусский, который рассыпался перед Екатериной Романовной в комплиментах ее супругу: «Он сообщил мне, что, благодаря энергии князя, план императрицы несомненно удастся, что порядок и дисциплина в его войсках привлекли к ним все сердца и что граф Понятовский был в особенности обязан ему. Императрица также отзывалась о моем муже с похвалой и называла его своим “маленьким фельдмаршалом “»{446}.

Казалось, солнце начинает вновь улыбаться семье Дашковых.

Избрание Понятовского состоялось 26 сентября. А еще в июне 1764 года Екатерина II отбыла в Лифляндию. Она планировала большое путешествие: доплыть до Ревеля и посетить Балтийский порт, а оттуда добраться «по сухому пути» в Ригу, Смоленск, Псков, Великие Луки и Нарву{447}. Однако летом 1764 года, когда в поездке государыня получила известие о деле В.Я. Мировича, конечными пунктами стали Рига и Митава. Следовало возвращаться в Петербург.

От Петербурга до Риги государыня проехала 32 станции, а обратно 28 — то есть четыре промахнула, не меняя лошадей{448}. У Екатерины были причины спешить. Она выехала в Митаву, но «на другой день в полдень тревога охватила всех, когда узнали, что в Петербурге едва не случилась революция, — писал лицезревший государыню в Риге Джакомо Казанова. — Попытались силой освободить из Шлиссельбургской крепости… несчастного Иоанна… Мученическая смерть императора произвела такое волнение в городе, что осмотрительный Панин стал немедля слать гонца за гонцом, дабы известить государыню, что ей надобно быть в столице»{449}.

Толки о возможном возведении на престол шлиссельбургского узника не затихали, несмотря на коронацию. Сам по себе Иван не казался Екатерине II опасным, его можно было поместить на жительство в отдаленный монастырь{450}. Караульным дали предписание склонять арестанта к монашеству, на что тот отзывался положительно. Но в начале июля 1764 года подпоручик Смоленского полка Василий Мирович собрал 45 человек солдат, скомандовал «к ружью» и попытался силой освободить узника. Охрана, имея инструкцию Н.И. Панина: «противиться сколько можно и арестанта живого в руки не отдавать», — исполнила приказ. Когда Мирович ворвался в каземат, Иван Антонович был уже мертв.

В Петербурге узнали о случившемся в тот же день, 5 июля. «Не думайте, что я страху предалась», — писала Екатерина II с дороги Панину. Между тем у нее имелись причины для тревоги. С весны в столице находили подметные письма, содержание которых оказалось сходным с «манифестом» Мировича. В них повторялись обвинения Екатерины в убийстве Петра III и осуждалось желание вступить в брак с Григорием Орловым. Знакомый набор. Среди бумаг Мировича был найден план заговора, начинавшийся словами: «Уже время настает к бунту». Согласно ему, похищенного Ивана Антоновича следовало привезти к артиллеристам, представить как государя, а затем арестовать сторонников Екатерины. Троих — Захара Чернышева, Алексея Разумовского и Григория Орлова — предстояло четвертовать. Саму императрицу выслать в Германию, а на престоле «утвердить непорочного царя»{451}.

Заметим, что предложение убить Орлова как бы унаследовано от дела Хитрово. Чем помешал Алексей Разумовский? Тем, что мог подтвердить факт давнего венчания с Елизаветой? А Чернышев? Тем, что когда-то считался поклонником Екатерины и, в случае гибели Орлова, августейшие взгляды могли обратиться к нему? Не слишком ли большая осведомленность в «комнатных», как тогда говорили, делах для скромного подпоручика?

10 июля Екатерина напомнила Панину о сходстве «манифеста» с подметными письмами, а кроме того, писала: «Надобно до фундамента знать… естьли неравно искра кроется в пепле, то не в Шлиссельбурге, а в Петербурге»{452}.

Мирович выглядел идеальным козлом отпущения. Он происходил из прежде богатой малороссийской семьи, поддержавшей гетмана Мазепу и потерявшей имения еще в 1709 году. Подпоручик несколько раз обращался с просьбой в Сенат вернуть ему конфискованное или хотя бы выделить пенсион трем сестрам, но получал отказ. 24-летний офицер вел разгульную жизнь, наделал много долгов и, судя по ответам на следствии, страдал больным честолюбием. Например, его раздражало, что из-за низкого чина ему нельзя присутствовать на спектаклях во дворце одновременно с императрицей. Сам собой напрашивался вывод, что Мирович хотел путем переворота выбиться в люди. Когда Петр Панин спросил арестанта, зачем тот предпринял «столь злой замысел», последний ответил: «Для того, чтобы быть тем, чем стал ты»{453}.

На вопрос судей: кто ему посоветовал совершить похищение Ивана Антоновича, — подпоручик дерзко отвечал: «Граф Кирилл Разумовский». Оказалось, что Мирович посещал дом гетмана и просил его помощи при возвращении конфискованных земель. Но Разумовский дал земляку иной совет: «Ты молодой человек, сам себе прокладывай дорогу, старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб, и будешь таким же паном, как и другие»{454}. Подобные слова можно было расценить как подстрекательство. Но состава преступления в них не прослеживалось. И, вместо того чтобы заподозрить Разумовского, Екатерина II почему-то бросила взгляд в сторону старой подруги.

Текст при внимательном чтении всегда выбалтывает то, что автор предпочел бы скрыть. «Я слишком много сделала для Екатерины и слишком мало для своей личной пользы»{455}, — писала Дашкова.

Вряд ли стоит удивляться, что после московских событий ее заподозрили автоматически. Рассказывая о своей непричастности к делу Мировича, она так старалась рассеять «ложную тень», что перегнула палку. Многочисленные перестраховки, специально помещенные в мемуары, заставляют исследователей задаваться неудобными вопросами.

«Сильная раздражительность души и двойное беспокойство за отсутствующего мужа и больную дочь снова расстроили мое здоровье; мне была предписана перемена воздуха». Поэтому «я попросила у моего двоюродного брата, князя Куракина[25], разрешения поселиться в его поместьях в Гатчине». Причина «раздражительности» — неясна. Однако понятно: в Петербурге княгиню что-то смущало. Это не болезнь Анастасии — девочке лучше было бы оставаться в столице, где имелись доктора. И не тревоги за мужа — они не изменились с отъездом в поместье. Сырой и холодный из-за множества озер климат Гатчины не позволял поправить здоровье.