Отрешённые люди - Вячеслав Софронов

Служба шла долго, и начало уже темнеть, а Иван все стоял, неотрывно глядя на двери храма, словно там, за ними, скрылось самое важное для него и несказанно дорогое. В то же время он был спокоен и почти равнодушен. Ему просто хотелось еще раз увидеть тонкую фигуру Натальи, встретиться с ней взглядом. Можно было войти в храм, встать рядом с девушкой, где никто не помешает смотреть и разглядывать ее, но это даже не приходило ему в голову, как нечто кощунственное, непотребное.

Нищие присели на врытые в землю лавки, достали из узелков нехитрую еду и вполне обыденно, принялись есть, шумно обсуждая что–то меж собой. Прошло, наверное, больше часа, когда двери храма открылись и оттуда вышли со шляпами в руках два офицера, быстро перекрестились, натянули шляпы на головы и торопливо зашагали в сторону Базарной площади, на ходу весело переговариваясь о чем–то. Затем начали появляться на крыльце храма и остальные прихожане, ступая торжественно и с достоинством, как люди, выполнившие свой долг. Зазвонили колокола на колокольне, извещая об окончании службы. Иван несколько раз быстро перекрестился на церковные купола, не спуская глаз с выходящих. Он видел, что пролетка чуть отъехала от церковных ворот и кучер дремал на козлах, ожидая привезенных им девушек. Кончили выходить отстоявшие праздничную службу прихожане, а ни Натальи, ни ее подруги не было. Не показывался и Молодчиков. Наконец, он вышел первым, шагая чуть впереди Натальи, ее подруга шла следом и тут же бросила настороженный взгляд в сторону Ивана, склонилась к натальиному плечу, что–то ей зашептала. Та торопливо простилась с женихом, показав рукой на пролетку и, не оглядываясь, пошла из ограды; подруга семенила рядом. Она почему–то сразу не понравилась Ивану, и он про себя назвал ее кикиморой, за обезьянье личико и вертлявость.

Не доходя нескольких шагов до пролетки, Наталья вдруг остановилась, посмотрела вслед уходящему в противоположную сторону Молодчикову, что–то шепнула подруге и решительно направилась через дорогу к Ивану. У него от долгого стояния на одном месте совсем затекли ноги и, увидев идущую прямо к нему девушку, он было дернулся, хотел поначалу завернуть за угол, но сообразил, насколько смешон будет, если вдруг побежит от нее, а потому остался и, весь насупившись, свел брови на переносье, переложил посошок из руки в руку.

— С праздником, Иван Васильевич, — потупя глаза, первой поздоровалась с ним Наталья.

— С праздником, Наталья Васильевна, — столь же степенно ответил он, и только сейчас ему пришло в голову, что имена отцов у них одинаковые, а это, как считают старики, не к добру, значит, не жить в согласии.

— Далеко ли собрался? — она указала глазами на посошок. Он не сразу поверил, что Наталья подошла к нему, понимая насколько сложно это оказалось для девушки просватанной.

— Из деревни пришел, — выдавил он и, кашлянув, добавил неожиданно для себя, — на тебя поглядеть.

— На меня? — удивилась она. — Гляди, не заказано. А вот на тебя, говорят, опять сыск учинили. Правда?

— Правильно говорят, — еще более смутился он, не зная, куда деть свой посох, попробовал опереться на него двумя руками, но тот моментально прогнулся, затрещал.

— Силу некуда девать? — усмехнувшись, кивнула на посох Наталья. — Так куда все–таки пойдешь?

— Домой пойду, куда же еще, — удивился он вопросу.

— Так ведь ищут тебя, сама видела возле вашего дома солдат.

"Значит, она была возле нашего дома, — с удивлением подумал он, но тут же сник, — а может, просто мимо шла…"

— Тогда обратно, в Аремзянку, подамся, — обреченно ответил, понимая, что Наталья права и домой ему сейчас никак нельзя.

— В такую–то пору? — выразительно всплеснула она руками и со вздохом высказала главное, из–за чего, верно, и решилась подойти к нему, — а меня батюшка замуж выдает за Петра Молодчикова. Свадьба скоро. Придешь?

— Куда? — не сразу сообразил он.

— Как куда, на свадьбу ко мне. Если не испугаешься…

— Вот еще, чего пужаться. Но только не приду.

— Чего так? — она или не понимала, как тяжело дается ему разговор, или делала это нарочно, насмехаясь и подтрунивая.

— Я это… — помолчал он чуть и, решившись, продолжил, — виноват перед тобой.

— В чем виноват? — сделала удивленный вид Наталья. — Не припомню, чем меня обидеть мог. А–а–а, что вроде как тоже свататься приезжали, да потом батюшки наши из–за приданого моего рассорились? Он мне рассказывал. А ко мне и другие свататься приезжали, — лукаво сообщила она, — да батюшка и тех отправил ни с чем. Чего я против него сказать могу? У нас этак не заведено…

Для Ивана ее слова были почти признанием, и он чуть подступил к ней, горячо прошептал, плохо понимая, о чем спрашивает:

— А за меня пошла бы?

— Коль батюшка приказал, то и разговора нет. Только ведь не вышло, не сложилось…

— Не сложилось, — передразнил он ее, — а тебе–то я как? Нравлюсь хоть или по батюшкину указу и за козла готова пойти?!

— Зачем за козла, пусть он себе свою козу ищет, а до нас свататься вполне приличные люди приезжали, — в шутку или всерьез ответила она и повернулась в сторону, где стояла у церковной ограды ее подруга, делая руками какие–то знаки в воздухе. — Ой, Александра заждалась меня, пойду. А ты приходи, приходи на свадьбу, ни для кого дверь не заперта, сам, поди, знаешь, — и повернулась, чтоб уйти.

— Постой, — остановил ее Иван, — у меня, поди, тожесь свадьба будет, отец и невесту сыскал.

— Вот как? — остановилась она и безразлично спросила: А не из Карамышевых, из остяков, невеста? Не Антонина ли?

— Вроде она…

— Хорошая девка, хоть и из остячек. Дай Бог вам, — недоговорив, Наталья решительно повернулась и пошла к церковной ограде, плавно ступая, неся на отлете маленькую дамскую сумочку.

— Да не из остячек она, — зачем–то крикнул ей вслед Иван и зло сплюнул на землю, нажал изо всей силы на посошок и переломил его пополам, отбросил в сторону и пошел вдоль по улице.

В нем все клокотало от обиды: и оттого, что Наталья подошла первая, а не он сам, и оттого, что выходит замуж, с полным безразличием отнесшись к его сватовству, и оттого, что назвала Карамышевых остяками.

Он шел, пока не вышел на окраину города, где был облаян сворой бродячих собак, и чья–то голова показалась из–за соседнего забора, пьяно что–то крикнули вслед ему. Повернул обратно, решив, что ночью в Аремзянку не пойдет, заночует где–нибудь у знакомых, а то и совсем пойдет к реке, заберется под первую попавшуюся лодку, как часто поступали в детстве, когда ходили в начале лета на метляжную с друзьями. Он шел, поворачивая наугад то в один, то в другой проулок, вглядывался в освещенные окна, где при свечах или при лучине сидели, ходили, стояли люди, и острое чувство любопытства проснулось в нем. Он иногда останавливался у тех домов, где были неплотно занавешены окна, и некоторое время стоял, высматривая, как там течет иная, не знакомая ему жизнь. Потом, смутившись, что его может кто–то увидеть, устыдить, поспешно шел дальше.