Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Вынужден вас огорчить: в моей аптечке ядов нет!

Роже Бутен со скорбным видом воздел руки к небу. Взгляд его упал на настенные часы.

– Я тороплюсь, инспектор. Нас с супругой ждут в доме графини де Ренье. Мы обедаем в шато каждое воскресенье, и это уже даже не привычка – традиция!

– Полагаю, время садиться за стол наступит еще не скоро, – с лукавой усмешкой заметил Жюстен Девер. – Доктор, у меня осталась пара вопросов относительно мадам Обиньяк. Я разговаривал с ней десять минут назад, и мне показалось, что она чем-то сильно напугана. Даже успокоительное не помогло.

– Вивиан отказалась от лекарств! Сказала, что боится умереть во сне, поэтому предпочитает бодрствовать. Я, как мог, постарался ее успокоить, однако она упрямо твердит, что ее жизнь в опасности. Понятия не имею, почему. Кто может желать ей смерти?

Девер почесал затылок. Его в очередной раз посетило чувство, что в Феморо ему все лгут или, по крайней мере, что-то скрывают.

– Странно, ведь мсье Обиньяк и гувернантка заявили в один голос, что мадам пришлось выпить успокоительное и мне не следует ее беспокоить! Вы сообщили им, что она не стала принимать лекарства?

– Нет, потому что, когда уходил, никого не встретил. Вивиан – женщина исключительно эмоциональная и очень восприимчивая, даже нервная. Несчастный случай в шахте, отравление собак – разумеется, этого достаточно, чтобы она разволновалась. И в Париже, с родными, ей будет намного спокойнее.

Доктор снова посмотрел на часы. Девер начал прощаться.

– Мы еще увидимся, доктор, – сухо предупредил он. – Не хочу, чтобы из-за меня вам пришлось нарушить режим светских развлечений. Что же касается мадам Обиньяк, придется вместо поездки в столицу подыскать для нее иное снадобье. Я запретил ей покидать Феморо, и ее мужу тоже.

Девер с подчеркнутой любезностью поклонился доктору и вышел. На улице было прохладно и влажно, и он быстро успокоился. Теперь инспектор испытывал уже не раздражение, а уныние, граничащее с усталостью. «Может, послушаться совета заместителя и закрыть дело? – рассуждал он. – Приписать убийство одному из погибших – Пас-Трую или Шов-Сури, то бишь отцу шестерых детей Жану Розо, или Филиппу Мийе, двоюродному деду Изоры…»

В его воображении возник восхитительный образ. Полицейский представил себе милое девичье личико с капризным пухлым ртом и ощутил укол в сердце. Изора ему нравилась, отрицать сей факт было бессмысленно. «А вот это уж совершенно некстати!» – с сожалением подумал он.

Подойдя к церкви, Девер остановился в некотором замешательстве. Серьезный инспектор отправился бы прямиком в Отель-де-Мин, чтобы обсудить текущие вопросы в коллегой, а парижский флик[41], ценитель красивых женщин, сосланный в Вандею, охотнее подождал бы окончания службы. Так и не выбрав между двумя вариантами, Девер предпочел третий – спустился на окраину поселка и с каменным выражением лица вошел в кафе-ресторан.

Там он заказал бокал белого вина. Мужчина за соседним столиком смерил его презрительным взглядом, резко встал и вышел. Заинтригованный полицейский узнал в нем Станисласа Амброжи – углекопа-поляка, которого опрашивал в самом начале расследования наряду с остальными работниками компании.

«Видно, отец новоиспеченной мадам Маро сегодня не в настроении, – предположил Жюстен Девер. – При таком росте и сложении силушки в нем хоть отбавляй. Злости, впрочем, тоже».

Феморо, воскресенье, 5 декабря 1920 г.

Поджидая Изору, Женевьева с нетерпением мерила шагами площадь перед церковью. Громко зазвонили колокола, обращая мысли и мечты молодой женщины к их с Арманом будущей свадьбе. Господи, сколько слез она пролила и уже отчаялась когда-нибудь снова его увидеть! «Он вернулся живым, на остальное мне наплевать!» – Она буквально трепетала от радости.

После стольких лет, когда она считала его умершим, достаточно спуститься по дороге, ведущей к шато де Ренье и дальше, к замковой ферме – и случится чудо! Она сможет обнять своего суженого, признаться, как сильно любит его! Упиваясь своими чувствами, Женевьева закрыла глаза, чтобы еще раз поблагодарить Господа за доброту и ласку.

Такой ее и застала Изора – со сжатыми в молитвенном жесте ладонями и выражением полнейшего счастья на лице.

– Женевьева!

– Наконец-то ты появилась, Изора! Прошу, пойдем ко мне! Побудь со мной хотя бы десять минут!

Представители семейства Маро, которые как раз вышли из церкви, тактично оставили девушек в покое. Все понимали, что им нужно поговорить. Растроганная Онорина смахнула слезу.

– Славная девушка эта Женевьева Мишо! Но как же ей, должно быть, горько, одному Господу известно! – шепнула она на ухо своему мужу Гюставу.

– Для того, кто по-настоящему любит, внешность не важна, – достаточно громко отозвался тот.

– Согласен с тобой, отец. И мы с Изорой – тому подтверждение, – торжественно произнес Жером, прекрасно зная, насколько он далек от истины.

Мать с отцом ответили вымученной улыбкой, а Зильда с Адель, которые шли рядом с братом, обменялись красноречивыми взглядами.

– Мы с Изорой – яркое подтверждение, – повторил слепой юноша. – Разве не так?

– Ну конечно, Жером, – согласилась Онорина. – А теперь пойдемте скорее домой, у меня курица в духовке. Должна бы уже зажариться!

* * *

Изора с недоумением разглядывала жилище Женевьевы. Флигель, как его именовала молодая экономка, представлял собой небольшую квадратную постройку под заостренной крышей, больше похожую на садовый домик. В главной, идеально квадратной комнате стояли узкая кровать с медным изголовьем, переносная печка, стол и пара стульев. Регулярно натираемые воском полы блестели, а окна с занавесками, сплетенными в технике макраме, смотрели в хозяйский парк.

– К дому подведен водопровод, имеется туалетная комната, – пояснила Женевьева. – Кофе хочешь? Много времени это не займет, чайник уже вскипел. Хорошо, что мсье Обиньяк обеспечивает меня углем, иначе пришлось бы туго.

– Охотно выпью чашечку! А молоко и сахар у тебя есть?

– И молоко, и сахар, и даже печенье на сливочном масле. Изора, пожалуйста, расскажи, как вернулся Арман! Не скрывай ничего, опиши его раны. Ты упомянула, у него обезображено лицо. Что именно с ним не так?

– Женевьева, это ужасно, в его лице практически не осталось ничего человеческого! Послушай, мне очень жаль тебя, но я понимаю Армана…

В нескольких простых фразах и, казалось бы, без намека на волнение Изора передала девушке послание брата, ничего не забыв и не приуменьшив.

– Если бы отец не заметил, что мама куда-то ходит по ночам, Арман до сих пор прятался бы на болотах, – со вздохом подытожила она.