Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Мсье Амброжи, Йоланта вошла в мою семью, и я теперь должен стать частью вашей. Есть кое-что, что меня беспокоит. Вопрос, на который я очень хочу получить ответ.

Тома покосился на отца и Грандье, которые как раз убирали остатки еды в сумку.

– Йоланта призналась, что у вас есть пистолет, – прошептал он поляку на ухо. – Будет лучше, если вы как можно скорее покажете его инспектору Деверу, он как раз ищет орудие убийства. Он наверняка знает марку пистолета, раз у них есть пуля, извлеченная из тела Букара. Маленькая проверка – и станет ясно, что вы не имеете к этому никакого отношения. В противном случае, если о пистолете, кроме вашей дочки, известно кому-то еще, на вас могут донести или даже обвинить в убийстве.

– Зачем Йоланта тебе рассказала? – взвился Станислас Амброжи.

– Она боится за вас. Поэтому я и решил поговорить, – оправдывался Тома. – Она плакала, когда говорила о вас, – там, в «Оберж-де-Вуване», после свадьбы.

– А если бригадира застрелили из моего пистолета? – Лицо Амброжи перекосилось от гнева, что немало удивило Тома. – Я скажу, что меня мучит, сынок! Нет у меня больше пистолета, его украли! Когда, как – понятия не имею! Поэтому подозреваю всех и каждого и не могу заснуть, даже когда валюсь с ног от усталости.

– Кто-то украл пистолет? Когда? До смерти Букара или после?

– До, черт бы их всех побрал! Иначе стал бы я так переживать!

– Тесть, послушайте, но ведь чтобы стащить пистолет, надо было знать, что он у вас есть! Ну и вляпались же вы в историю! Мы еще обсудим ситуацию, но не здесь, – пообещал Тома.

Гюстав Маро, который то и дело с любопытством посматривал в их сторону, снова взялся за обушок. Грандье тоже вернулся к работе, негромко напевая жалобную песню углекопа:

Тома покачал головой, удрученный тем, насколько слова песни отвечают действительности. Его отец окликнул коллегу:

– Уж лучше молчи, Грандье! Подумай о товарищах, которые погибли недалеко отсюда.

– Вот о них я, Маро, и думаю! Поэтому-то и пою!

Станислас Амброжи нервно пожал плечами, и каждый занялся своим делом.

На ферме во владениях графа де Ренье, в тот же вечер

Изора заперлась на ключ в своей комнате. Разумеется, родителям такое поведение не нравилось, зато она чувствовала себя свободно и в безопасности. В детстве она не решалась нарушить прямой запрет, исходивший от отца, и подолгу гипнотизировала ключ в двери, мечтая закрыться изнутри. Но сегодня вечером она сделала это совершенно естественно, как и на протяжении последних двух лет.

– Что же мне завтра надеть? – тихонько прикидывала она, сожалея, что ее единственное зеркало такое маленькое.

Сколько бы ни старалась девушка рассмотреть, насколько удачна ее очередная попытка выглядеть элегантно, увидеть целостный образ никак не удавалось. Весь ее бедненький гардероб был разложен сейчас на кровати. В конце концов Изора выбрала бежевую шерстяную юбку и коричневый жакет. «Наверняка будет так же прохладно, как сегодня, – рассуждала она. – А еще на берегу океана всегда сильный ветер, если верить Тома. Поэтому надену еще пальто и прихвачу с собой шарф».

Она стиснула зубы и печально вздохнула. С этим срочно нужно что-то делать: Тома по-прежнему занимал слишком много места в ее мыслях. Изора планировала исполнить данное себе слово – навсегда остаться дома, с семьей и ухаживать за Арманом. Жерому же она собиралась при первой возможности сообщить, что он не станет ее женихом и, уж тем более, мужем.

«Завтра скажу, если он поедет с нами в санаторий к малышке Анне!» – решила она.

Услышав тихий щелчок, девушка вздрогнула от неожиданности: дверная ручка повернулась, но дверь осталась запертой. Посетителю пришлось постучать.

– Изора, открой, это я, – послышался требовательный голос матери. – Нам нужно поговорить!

Войдя, Люсьена застала дочь во фланелевой сорочке, поверх которой была накинута шаль.

– Ты почему разгуливаешь в таком виде? Скоро садимся ужинать. Ну-ка одевайся, иначе снова заболеешь!

– Я привыкла, мам. В моей комнате никогда не топится. О чем ты хотела поговорить?

– Арман уже спустился в кухню, и, по его словам, ты завтра едешь бог знает куда с мадам Маро. Только не получится – придется посидеть дома, Изора. Мсье и мадам Дювинь завтра колют свинью, и нам с отцом надо поехать помочь. Мы обещали еще месяц назад. Так что тебе следует остаться и позаботиться о брате – его нельзя оставлять одного.

Изора не сразу нашлась что ответить. Она отбросила шаль и натянула старенькое платье, в котором обычно помогала отцу на ферме.

– Уверена, Арман обойдется и без меня, – выдавила, наконец, она. – Он ведь не инвалид! Мама, мы едем на побережье, в Сен-Жиль-сюр-Ви! И я пообещала, что буду в Феморо в семь утра.

– Идем на кухню. Сама объяснишь отцу, – вздохнула Люсьена Мийе. – Господи, какая же ты черствая, моя девочка! И как только у тебя язык повернулся сказать, что наш Арман – не инвалид? А что, если кто-то придет на ферму и увидит его?

Бастьен Мийе ожидал их на пороге кухни, и языки пламени, танцующего в очаге, освещали его красное лицо. Изора замерла на мгновение, наслаждаясь приятным теплом, золотым светом открытого огня и запахом супа.

– Что, Изора, собираешься завтра бросить брата одного? – начал закипать отец. – Ну конечно, у Маро ведь лучше, чем дома.

– Замолчи, отец! – вступился за нее Арман, который уже сидел за столом. Лицо он закрыл повязкой из белой ткани, похожей на тюрбан, который носят арабы.

Между складок поблескивал единственный глаз с янтарно-коричневой радужкой под тяжелым веком.

– Где такое видано – променять брата, героя войны, на поездку к черту на кулички! – все больше ярился Бастьен Мийе.

Арман устало отмахнулся. Люсьена поспешила поставить перед ним супницу и налить ему первому.

– Ты проголодался, сынок! Ешь скорее! Я положила в суп сала, как ты любишь. Завтра сестра останется дома, с тобой! Она не станет упрямиться, правда, Изора?

– Нужно будет предупредить мадам Маро, – понурилась девушка.

– Не слушай их, Изора! – вдруг взорвался Арман. – Делай то, что собиралась! Садись-ка со мной рядом. Отец, посуди сам – я же обходился как-то без посторонней помощи, когда вышел из больницы! Ездил по стране, жил в гостиницах, ходил в ресторан. А здесь я дома, в привычной обстановке. И сиделка мне не нужна, потому что я не болен. Пускай Изора едет себе спокойно в Сен-Жиль-сюр-Ви! Привезет мне оттуда газет – будет чем занять голову. А на обратном пути передашь письмо Женевьеве. Хорошо, сестренка? Я написал ей сегодня утром.