Умягчение злых сердец - Вера Колочкова

– Прости… Прости меня, девочка. Я очень любил твою маму, я и сейчас ее люблю. Я трус и подлец, но я люблю.

Тая передернулась, как от озноба, спрятала лицо за плечом Тараса. В наступившей тишине лопнувшей струной прозвучал высокий голос Светы:

– Сева, не надо! Не надо, прошу тебя!

– Чего не надо? – зло переспросил Сева, не глядя на жену. – Теперь-то чего тебе не надо? Ты можешь помолчать хотя бы сейчас? Тем более сама знаешь, что я Настю всю жизнь люблю. И знаешь, что перед ее дочкой я виноват. Все ты знала, Света!

– Оба вы хороши, – громко проговорила Мария, подавшись вперед. – Я ж говорю, у обоих сердца злые. – И, глянув на Киру, быстро пояснила: – Светка-то Марычева тогда в опеке работала, могла бы и слово замолвить, чтобы не отдавали Таечку этому извергу. Но вишь, не захотела.

– Свет, это правда? – спросила Кира, пытаясь поймать Светин ускользающий взгляд.

– Ну, работала, и что? Я на другом участке сидела, опекой не занималась. Так, принеси-подай… Кто бы меня слушать стал? Тем более я сразу на больничный ушла. А когда с больничного вернулась, все документы на опеку были уже оформлены! Ну что, что я могла? Кто бы мне поверил? Это же Рогов, не забывайте. Он все мог. И Севу он посадить мог, если бы по-другому пошло… А я бы одна с ребенком на руках осталась! Да я ради своего ребенка хоть на что…

– Мама, замолчи! – крикнул Тарас так надрывно, что все лица моментально повернулись к нему. – Замолчи, не говори больше ничего, прошу тебя… И ты, папа… Как ты мог?! Как вы все могли?

– Прости меня, сынок, – тихо проговорил Сева. – И ты, девочка, прости… Да, я трус, я слабый, никчемный человек, но я всю оставшуюся жизнь буду просить у тебя прощения.

Тая зажмурилась, помотала головой из стороны в сторону, потом замерла. И вдруг вскочила, рванув ладонь из крепких пальцев Тараса, легкой белой птицей вылетела из гостиной. Тарас бросился вслед за ней.

– Куда, сынок! – крикнула Света. – Погоди, послушай… – И, повернувшись к мужу, бросила слезно: – Ну что ты сидишь как истукан? Иди догони его! Надо же объяснить, он не понял.

– Да все он понял, Свет… – вздохнула Кира. – И вообще, оставьте их в покое, они сами разберутся, без ваших объяснений. Да и чего тут еще объяснять?..

– Ты так говоришь, потому что у тебя своих детей нет! – сморкаясь в платок, прогундосила Света и добавила злобно: – Нет, не было и никогда не будет! Одиночка ты, Стрижак, несчастная баба! И ты меня не поймешь!

– Да нечего тут понимать, Свет… Ты очень боишься, что Тарас эту девочку в дом приведет, правда? Не хочешь такую невестку, да? И вполне понятно почему. Вам же вместе с Севкой придется ей в глаза смотреть каждый день, – сказала Кира.

– Да заткнись, Стрижак. Ты ж вроде следователь, а не психоаналитик. Вот и делай свою работу, и не лезь туда, куда тебя не просят.

– Да я не лезу. Но ты, Света, не бойся, не приведет он ее к вам. Даже если трудно будет, не приведет. Не бойся, – добавила Кира.

– Да, я боюсь. Я очень боюсь. Потому что хочу счастья своему сыну. А с этой девчонкой… Какая у него жизнь будет?

– Да нормальная жизнь, счастливая. У счастья злого сердца не бывает, как выяснилось. А у твоего сына доброе и смелое сердце, и он сам свою дорогу найдет, которая мимо дома идти будет. Так что… – сказала Кира.

– Да какую дорогу, о чем ты! Что он может в свои двадцать!

– Может, Света. Когда у человека смелое доброе сердце и есть крылья за спиной, он все может. Они вместе смогут… Возьмутся за руки и смогут.

– Боже мой, Стрижак, ты что? Про сердце, про крылья заговорила. Ты ли это, Стрижак?! Не узнаю тебя в гриме!

– Да, это я. Теперь я знаю, как нужны человеку и сердце, и крылья. Но ты все равно не поймешь. И говорить нам не о чем.

– Да где уж мне, – усмехнулась Света, отворачиваясь.

– Извините, а со мной-то как? В тюрьму? – воспользовавшись паузой, тихо уточнила Мария и ласково провела ладонью по рюкзаку. – Я и котомку вон собрала, все, как полагается. Носки шерстяные, мыло…

– Не надо котомку, Мария Тимофеевна. Садитесь, пишите. Сейчас я вам ручку дам и бумагу.

– А что писать? Я не знаю… Вроде все рассказала как есть…

– Напишите о том, как вы вошли и увидели, что хозяин мертвый лежит. Запомнили? Надо обязательно так и написать. И что вы решили воткнуть нож в мертвое сердце. Ну, для его умягчения то есть… Или как там у вас?

– Это не у меня, милая… Это Симеоново проречение: «И тебе оружие пройдет душу, и откроются помышления многих сердец…»

– Да-да, так и пишите. И про Симеоново проречение тоже. Но главное должно прозвучать – вы запомнили? Когда вошли, начали хозяина будить, но поняли, что он умер…

– Но ведь это неправда, девонька моя милая. Не знала я, что он мертвый. Я хотела его убить, хотела! За это хотение мне и наказание положено, я знаю. Я и в тюрьму уже приготовилась, и котомку.

– Мама, ну что ты заладила про свою котомку, господи! – пугливо засуетилась у кресла матери Татьяна. – Что тебе говорят, то и пиши. Давай, я тебе помогу, продиктую. Бери ручку… Ага, вот так.

Света сидела нахохлившись, наблюдала за их суетой. Когда Татьяна и Мария Тимофеевна сосредоточились над бумагой, встала с дивана, подошла к Кире, проговорила с грустной усмешкой:

– Надо же, какая ты добрая, Стрижак. Приятно быть доброй, ага? Удовольствие испытываешь? А сама-то, если вспомнить. Ты ведь это дело вела, когда Настя умерла. И ты ничего толком не увидела, не поняла. Тебе надо было отписаться да дело закрыть. Так что и у тебя рыло в пуху, Стрижак. И тебе свой крест надо нести.

– Да, Света, я виновата, я знаю. Но это работа моей совести, не твоей. Давай каждый будет сам за себя отвечать. Кстати, можете ехать домой, я вас больше не задерживаю, ни тебя, ни Севу.

– Что ж, и на том спасибо… – ответила Света.

Кира встала, подошла к окну, отвернулась к ним спиной. Пусть уходят. Оба. Чем скорее, тем лучше.

На улице собирался дождь. Небо набухло синей тучей, ветер гнул верхушки деревьев, за лесом сверкнула дальняя молния. Значит, и гроза будет. А вот и первые шальные капли ударили по стеклу.

И зашумел, разошелся ливень! И не видно ничего больше – только поток воды, омывающая стихия… Дождь пройдет, будет свежо и чисто.

Ели бы так же с человеческой памятью было… Прошел дождь, смыл все ошибки из прошлого. «Да, Светка, ты права, мое рыло тоже в пуху…»

Как тогда ей мама сказала, если вспомнить? Накосячила ты, Кирюшка? А она ей что ответила? Не дави на меня авторитетом, иначе уволюсь, уеду куда глаза глядят. И мама испугалась, не стала авторитетом давить.

Кира вздохнула, прикрыла глаза. Дождь шумел, еще больше распаляясь. Было слышно, как Татьяна тихо бормочет, диктуя матери: «Вошла в гостиную, потрясла за плечо, разбудить хотела… Поняла, что он мертвый… Когда поняла, нож воткнула в мертвое сердце»…