13-й карась - Валерий Квилория

– Иван, – сказала она, укладывая на Лерин лоб охлаждённый компресс, – выйди на дорогу, может, бензина кто даст.

– Бесполезно, – расстроенно отозвался дядя Ваня.

– Мы же напрямую поехали через бывший военный полигон. Тут если раз в день трактор проедет – и то событие.

Не прошло и получаса, как Коля Могильник вернулся обратно. За ним, помахивая хвостом, ходко тянула телегу пегая лошадка.

– Вот, встретил, – пояснил, запыхавшись, санитар, – вас знает.

– Доброго здоровьячка, Анисья Николаевна! – поднял кепку, правивший лошадкой мужичок.

Увидев его, бабушка заплакала.

– Ой, Петя! – всплеснула она руками. – Тебя сам Бог послал.

Петя оказался мужиком расторопным. Под его командой участковый с санитаром вмиг переставили носилки с Лерой на телегу.

– Ты, Анисья Николаевна, впереди садись, к внуку в голову, – распорядился он, – а я сбоку пойду.

С другой стороны телеги, держась за оглоблю, пошёл Коля Могильник. Дядю Ваню Безручко оставили охранять «скорую».

– Не заночуешь, – пообещал ему на прощание Петя. – В деревне телефон имеется. К вечеру подмогу жди.

Свою пегую лошадку Петя не подгонял, и она ступала неторопливо, словно зная, что везёт тяжелобольного. Лера был в забытьи. Но вот бабушка сменила компресс, и он открыл глаза. Мокрое полотенце так приятно холодило лоб, что Лера улыбнулся. Высоко над ним в лучах солнца сияло голубое небо. И где-то там среди этого необъятного простора заливался весенней песней невидимый глазу жаворонок. Лера попытался отыскать трепещущую в небе птичку. Но набежавшие горячие слёзы вмиг размыли мир над ним. А когда схлынули, и всё вокруг снова стало сухим и жарким, он увидел, как с немыслимой высоты спускается к нему ангел. Мгновение – и он уж завис над ним, сложив за спиной два белоснежных крыла. Лицо ангела показалось Лере знакомым. Где-то он видел этот курносый в конопушках нос и рыжие вихры волос. Ангел тем временем улыбнулся приветливо и вдруг показал розовый язык.

– Лерка-холерка, – сказал он ласково.

– Ты кто? – испугался Лера и тотчас его узнал.

Это был Лёнька, утонувший в третьем классе, когда они играли в хоккей на Панском пруду. Полез за шайбой к полынье, провалился и мгновенно ушёл под воду, точно его крокодил утащил. Не кричал и даже за лёд не цеплялся.

– Какой крокодил? – рассмеялся ангел Лёнька. – Они у нас не водятся. А из зоопарка зимой ни одно пресмыкающееся не побежит.

Лера вспомнил, как они рыбачили с Шуркой на Панском пруду, как Речка свалился в воду, как, испугавшись, кричал он про крокодила, и удивился.

– Откуда ты знаешь?

– Мне оттуда всё видно, – показал Лёнька на небо.

– Всё-всё?

– Абсолютно. Я и про Крым знаю, и про привидения, и про чёртов колодец, и про высоту под крестом, и про то, как вы Шурке зуб рвали.

– А что ты там делаешь?

– Жду.

– Чего ждёшь?

– Нового переселения.

– Души, что ли?

– Ага.

– Так это же сказки.

– Ничего не сказки, – обиделся Лёнька. – Мы рождаемся, чтобы научиться чему-нибудь новому: любить, писать стихи, спасать людей, изобретать, делать мебель, строить дома, собирать машины. В общем, творить добро.

– И зачем это? – перебил Лера.

– Когда ты научишься всему и станешь совсем хорошим, то попадёшь в рай.

– А если совсем плохим?

– Тогда в ад, и будут тебя черти до поросячьего визга на сковороде жарить.

– Ну, а если ни то, ни сё? Вон у нас пьяницы во дворе, вроде и не совсем плохие, а ничего хорошего не делают, только с утра до вечера на бутылку деньги сшибают.

– Пропащие душонки, – махнул рукой Лёнька. – Могут в червяков вселиться.

– А потом что?

– Потом всё сначала. Вот ты, например, сразу был сороконожкой на огороде под Курском, затем – удавом в дебрях Амазонки, колибри – на острове Мадагаскаре, тигром – в африканской саване, а теперь родился человеком. Будешь зло делать – опять в сороконожки загремишь.

– Почему же я ничего не помню? – не поверил Лера.

– Если бы ты всё помнил, ты бы с ума сошёл.

– Это почему?

– А кому приятно помнить, как его курица склевала, как с него полуживого шкуру содрали, как он утонул в луже во время тропического ливня или как его раненого загрызли гиены?

– Да, – согласился Лера, – это страшно. Ну, а тебе теперь рай светит? Ты, вроде, никому зла не делал.

– Не знаю, – пожал плечами Лёнька. – Наверное, опять человеком буду. Я же совсем маленьким умер, ничему не успел научиться.

– Не надоело ждать?

– Да нет, – попытался улыбнуться ангел Лёнька и вдруг загрустил. – Только по маме скучаю очень.

– Ты же всё видишь, сам говорил.

– Ну да, – кивнул тот, – а она меня не видит. А так хочется, чтобы обняла, чтобы по голове погладила и поцеловала, как раньше, перед сном.

Услышав это, Лера заволновался.

– А я-то почему тебя вижу, может, я тоже умер?

– Куда везти-то, к сестрице твоей, к Дарке? – спросил Петя, когда они миновали окраину деревни.

– Давай сразу к бабке Кобзевой, – попросила Анисья Николаевна.

Миновав пяток дворов, лошадка завернула во двор знахарки, ворота которой были гостеприимно распахнуты. У крыльца на двух лавочках сидели женщины и дети, старики и даже цветущего вида мужчины. Всё это были больные, ожидавшие своей очереди на приём.

Едва лошадка остановилась, как на крыльце появилась крохотная сухонькая старушенция, одетая во всё чёрное.

– Господи, – закрестились женщины, – сама вышла.

– Несите мальчика в дом, – распорядилась Кобзева, – да положите головой на север.

Казалось, она обо всём знала заранее и только и ждала появления Леры на своём подворье.

– Мне пора, – сказал Лёнька, увидев, что мужичок Петя и санитар Могильник сняли носилки с телеги.

– Так я не умер? – всё требовал ответа Лера.

– Не торопись, – грустно улыбнулся Лёнька, – на тот свет всегда успеешь.

И успокоил на прощание:

– Теперь тебя бабка Кобзева на ноги поставит. Она умеет.

– Подожди! – вскрикнул Лера. – А почему ты утонул? Почему за льдину не цеплялся? Мы бы тебя вытянули.

Лёнька смутился.

– Я не утоп, – признался он. – Просто у меня сердце от страха не выдержало.