Мэри Роуз - Шарлотта Лин

— Мисс Болейн.

Она встала, пошла ему навстречу.

— Мастер Саттон. Я с удовольствием называла бы вас Сильвестром, если вы не возражаете.

Сильвестр кивнул. От напряжения ему было тяжело говорить.

— Я человек, который любит помучить других людей, — произнесла она. — Я наслаждаюсь возможностью потянуть с новостями, пока мой собеседник не начнет хватать ртом воздух и задыхаться от нетерпения. Кошка, играющая с мышью, — так называла меня мать. Но с вами я не хочу играть, Сильвестр. Прошу, присаживайтесь, освежитесь, вы достаточно намучились. У меня для вас хорошие новости.

Пять лет ожидания. Пять лет страха, прочно поселившегося в груди. Сильвестр схватил ее за плечи, желая вытрясти из нее все подробности.

— Вы говорили с королем? Он выпустит Энтони?

— Скажите это еще раз! — попросила она, даже не пытаясь высвободиться из его хватки.

— Что?

— Энтони.

— Зачем?

— Потому что я никогда еще не слышала, чтобы человек так восхитительно произносил имя другого человека. Да, я говорила с королем — и, о да, он отпускает вашего Энтони.

— Когда? — Сильвестр почти кричал. В мыслях всплыли воспоминания о той дыре, куда в наказание запирали заключенных. Начальник тюрьмы называл ее Oubliette — место позабытых. В нос ударили вонь от гноя и разложения, и ему показалось, что он чувствует жар, которым горели его руки всякий раз, когда он касался рук Энтони.

Анна Болейн высвободилась, прошла к столу, взяла пачку бумаг.

— Сейчас, — произнесла она. — Я видела вашего друга сегодня днем и с удовольствием освободила бы его тотчас же. Но мне показалось, что это должны сделать вы.

— Вы были в Клинке? — вырвалось у Сильвестра — И я могу забрать Энтони — сейчас же?

Она кивнула.

— У меня есть кузнец и человек, который отвезет вас туда в карете.

— Кузнец?

Женщина снова кивнула.

— Я велела начальнику тюрьмы де Веру снять с вашего друга цепи, но заклепки нужно снимать холодным напильником. Это может сделать только кузнец, по крайней мере если нет желания причинять вашему другу лишнюю боль и еще больше увеличить раны под оковами.

Сильвестр стоял у решетки и был вынужден наблюдать, как эту заклепку раскаляли и проделывали дыры в застежках, державших щиколотки Энтони. Он слышал, как Энтони кричал, словно животное, которое живьем насаживают на вертел. Подмастерье кузнеца взял из миски на столе до смешного маленькую горсть воды и капнул на обожженные суставы, а Сильвестр тем временем, словно обезумев, тряс решетку.

Начальник тюрьмы в конце концов отпер дверь, зная, что Сильвестр заплатит ему за это. Сильвестру очень хотелось взглянуть Энтони в глаза, но они закатились от боли и ничего не видели. «Я люблю тебя», — подумал Сильвестр и ударил его кулаком в висок, отчего друг потерял сознание. Вернувшись в Портсмут, он не мог ничего сказать об этом Фенелле. В ту ночь в его комнату впервые пришла Ханна, и он до сих пор был ей за это благодарен.

Сегодня раскуют цепи. Осторожно, стараясь вновь не поранить Энтони. «Если же все-таки будет больно, я снова ударю его и заставлю потерять сознание, но потом — никогда больше», — поклялся себе Сильвестр. Внезапно ему ужасно захотелось расхохотаться.

Анна Болейн протянула ему бокал вина.

— Вот, выпейте это, чтобы не свалиться по дороге.

Сильвестр с благодарностью принял бокал. Затем, наклонившись, чтобы поставить его на стол, он заметил, что бархат ее платья на правом плече порван и висит клочьями.

— Это я? — испугался Сильвестр. Он не помнил, чтобы делал это, все происходило словно во сне.

— Нет.

— А кто же тогда? — Он испугался еще больше. — Ведь не король же, правда? Он не разгневался на вас, когда вы попросили его за моего друга?

— А что, если и так? — язвительно поинтересовалась она. — Что, если мне захотелось узнать, каково это — страдать за другого человека и приносить ради него жертвы?

— Мисс Болейн…

Она подняла руки.

— Нет, нет, не тревожьтесь. Король был отнюдь не в гневе. Он спросил меня: «Неужели в тюрьмах Англии все еще содержатся способные люди — за то, что распространяли бумаги? Неужели Англии не нужны таланты ее людей в других местах?» Времена меняются, мой прекрасный мечтатель. Новый Завет Тиндейла все еще под запретом, но уже давно не должен гореть всякий, кто рискнул ради этого. — Она подошла к узкому одностворчатому шкафу и вынула из него книгу. — Это я подарила королю на Новый год. Ему очень понравилось, и он размышляет, не стоит ли потребовать от Тиндейла, чтобы тот вернулся в Англию.

Книга оказалась «Послушанием христианина» Тиндейла. У Сильвестра тоже был экземпляр этой книги, как и один из доставшихся с таким трудом Новых Заветов. Однако он никогда не отваживался оставлять книги на виду.

Анна Болейн снова и снова удивляла его. Она без экивоков предложила помочь там, где отказала собственная сестра. Она отправилась в бархате и шелках в самую страшную темницу города, читала Тиндейла и давала почитать его королю, который не так давно прославился тем, что уничтожал еретиков по всей стране. Какие еще сюрпризы в ней таятся? На рынке люди называли ее «великой шлюхой», но Анна Болейн была далеко не так проста.

— Я не знаю, как мне вас отблагодарить, но обязательно что-нибудь придумаю. Вы рассердитесь, если я поеду прямо сейчас?

— Нет, я не рассержусь на вас, — ответила она. — Идите.

Собираясь уходить, Сильвестр осознал, что понятия не имеет, куда деваться вместе с Энтони. Верхом он не довезет его до Портсмута, более того, возможно, тот не переживет целого дня в пути.

Он обернулся и посмотрел на нее.

— Возвращайтесь со своим другом сюда, — произнесла она. — В этом доме вы будете в безопасности, пока не сможете уехать. Я оставлю вас. Вы найдете здесь все, что понадобится. И врача, и моего личного капеллана, если будет нужда в его помощи.

— Вы так и не сказали мне, почему делаете все это для меня, — произнес Сильвестр. — Для чужого человека. Такой помощи, как ваша, я ждал от своей сестры, после того как Энтони спас шкуру ее мужа.

— Кстати, зачем он это сделал? — перебила его Анна. — Разве такое благородство — это не слишком?

Сильвестр спрашивал Энтони о том же. Кричал на него: «Как ты можешь прикрывать человека, который хладнокровно отправил тебя на костер? Я бы умер за тебя, Энтони. Но ты умираешь за того, кто сам предал тебя, кто не может ничего для тебя значить!»

Прежде чем заковать Энтони в цепи, его каждый день подвешивали за запястья к потолку камеры и поднимали, чтобы ноги висели на локоть от пола. И оставляли в таком положении, пока он не терял сознание от боли. Его заковывали в железного «аиста», пока кровь не шла из ушей и носа, не дав али ему спать ночи напролет, тыча в него зубцами вилки еретика. Сильвестр не уезжал из Лондона, отдал стражникам целое состояние, чтобы они позволили ему видеть Энтони и обрабатывать его раны. Лопнувшая от бесчисленных ударов плетью кожа, въевшиеся в плоть кратеры от раскаленного железа.